1834 год

 

Иосиф Якунин

 

 

30 ноября 1824 года в селе Воскресенском Калужского уезда было днем праздничным. У новой каменной церкви, несмотря на глинистый кисель на дорогах и холодный утренник с инеем, тол­пились мужики и бабы. Из храма слышалось разноголосое пение хора.

Уже утвердили престол в алтаре, вбив где нужно камнями гвозди, омыли его, помазали миром, покрыли одеждами под пе­ние псалмов. Крестным ходом прошли вдоль стен, окропив их святой водой.

Настала самая торжественная минута — время самого близкого соприкосновения с тайной. Крестный ход с иконами вышел из храма, трижды обогнул церковь. Если сюда на освящение приез­жал архиерей, то, шагая впереди, он остановился перед западны­ми дверьми.

— Возьмите врата князи ваша, и возьмитеся врата вечная, и внидет Царь славы, — возгласил он.

— Кто есть сей Царь славы, — ответил ему хор.

Потом епископ еще раз повторил свой возглас, а певчие свой. И с молитвой, чтобы Всевышний утвердил новосозданный храм до скончания века, он взял дискос и, описав перед воротами крест, произнес:

— Господь сил, Той есть Царь славы.

Певчие повторили.

Крестный ход вошел в храм следом за духовенством.

Вскоре освящение закончилось. Прозвучал отпуст. И началась первая в храме литургия.

Новый прочный храм в Воскресенском возведен был из крас­ного кирпича трудами протоиерея Стефана Никитского. Помощь ему оказывал местный священник отец Иосиф Якунин, который тут же, на литургии, награжден был за это набедренником. Да вот он, в яркой золоченой ризе, среди приезжего духовенства. Полноватый, круглолицый, с темно-карими глазами и прямым носом, с большой окладистой бородой. Внимателен и сосредоточен. Ког­да он поднимает руку и крестится, можно заметить, если стать совсем близко, что у отца Иосифа на обеих ладонях искривлены мизинцы. Это от природы у него так.

Завершилась литургия. Храм опустел. Убраны огарки свечей из подсвечников, потушены лампадки. Крестьянские телеги, давеча стоявшие у церкви, исчезли. Разошелся народ. Новая церковь смот­рится величаво среди приземистых изб, хотя и сама невысока: коло­кольня — всего в два яруса. Отец Иосиф, разоблачившись в алтаре, направился домой. Ему было приятно, что отметили за труды.

Минуло три года.

Однажды воскресенский священник рубил лес, а принадлежал он местному помещику. И попался. Началось следствие. Отцу Ио­сифу надлежало явиться к дворянскому заседателю и депутату с духовной стороны, которые вели разбирательство. Он пришел. Но перед этим для храбрости или с отчаяния выпил, да сильно. Ре­зультат — на месяц в архиерейский дом на послушание.

Дело отца Иосифа дошло до Синода. Фамилию Якунина внесли в списки священников, опорочивших свое звание, и бумаги эти были представлены в высшее духовное ведомство. Синод распоря­дился держать за отцом Иосифом строгий надзор и рапортовать каждые четыре месяца о поведении Якунина... Так продолжалось ровно год. Потом с воскресенского священника опалу сняли.

В феврале 1834 года отцу Иосифу понадобилось поехать к родс­твенникам в Москву. Выхлопотав в консистории паспорт, Якунин отправился на один из калужских постоялых дворов, который прозвали в народе Булаевским, чтобы нанять подводу. Вероятно, место это находилось на нынешней улице Воронина. Когда Яку­нин жил, она сплошь состояла из постоялых дворов, отсюда и прежнее ее название — Тележная.

И свел Господь отца Иосифа на Булаевском постоялом дворе с купеческим сыном Ильей Клещевниковым из посада Крюкова, что рядом с Кременчугом. Якунин, особо не раздумывая и (так он потом на допросе говорил) «будучи угнетаем бедностию от малоприходства и неурожая хлеба согласился отправиться с оным Клещевниковым в посад Крюков».

Купеческий сын тут же нанял тройку лошадей и покатил с Якуниным в Воскресенское. Священник собрался в дорогу. При­хватил и ставленую грамоту. Домашним он ничего не объяснил. На той же тройке Клещевников и Якунин поехали в Малороссию и через восемь недель уже были в Кременчуге. Город относился тогда к Полтавской губернии. Вскоре священник получил офици­альное разрешение поселиться здесь.

Крюковская часовня порою в документах называется церко­вью. Может быть, это была часовня, не имевшая престола. Но Якунин служил там литургию, расставив походную церковь, ко­торую потом убирал. Это дало повод для слухов, что служил он ее без антиминса. Эти слухи отражены в документах Калужской духовной консистории.

Обустроившись, отец Иосиф вызвал в Крюков семью. Здесь, когда настало время, дочь Якунина вышла замуж...

Появление священника означало большие перемены в жизни местных старообрядцев. Пошла полнокровная служба, было к кому обратиться ребенка окрестить, повенчаться. Старообрядцы сплотились. То, что позиции их окрепли, раздражало. Сам пол­тавский архиерей выражал свое недовольство в Синод.

В 1836 году начинается яростная травля Якунина. В Калужс­кую духовную консисторию летят донесения: «плевелоноситель» отец Иосиф «отваживается по подобию Никиты-распопа[1] и его сообщников, бывших в 1681 году, наносить хулу на господствующую христианскую религию», совершает требы у прихожан кременчугской единоверческой церкви и т. п. Кременчугское ду­ховенство запросило у Калужской консистории справку на Яку­нина, стараясь подыскать предлог для расправы со священником: почему приход оставил, имел ли разрешение на отлучку, не со­стоял ли под судом? Консистория выслала в ответ коротенькое жизнеописание отца Иосифа, забыв (вроде бы случайно) указать, что он награжден набедренником и что по ведомости благочинно­го Якунин показан был хорошего поведения.

Настал день, о «маленьком человеке» Якунине доложили им­ператору Николаю I. Было это, вероятно, зимой 1838 года. Царь распорядился, чтобы старообрядческого священника выслали в Калугу.

8 марта Якунин был арестован кременчугским частным при­ставом в своем доме в Крюкове. Три недели спустя тамошний по­лицмейстер сообщил в Калужскую духовную консисторию, что отец Иосиф благополучно взят под стражу и «за строевым кара­улом посредством этапной команды» отправлен на родину. В Ка­луге Якунина давно ждали. Заранее было решено, что как только священник переступит порог консистории, допросить его, а затем отправить в «тюремный замок до востребования».

Долог был обратный путь отца Иосифа. В Полтаве он заболел и слег. Лечился в местном богоугодном заведении. Окрепнув, снова под присмотром охраны тронулся в дорогу. Только 12 мая прогромы­хала по булыжным калужским улицам карета этапной команды.

После четырехлетней отлучки город показался Якунину но­вым, хотя с тех пор в нем ничего не изменилось. Вот и консисто­рия у Никитской церкви. «Тпру-у-у-у», — донесся голос извозчи­ка. Лошади стали. Сейчас выходить...

На допросе Якунин не лез на рожон. Пути назад, в Крюков, ему не было, о каком-нибудь месте в Калужской епархии тем бо­лее не приходилось мечтать. Перед священником открывалась но­вая дорога. И ступить на нее хотелось, не оскальзываясь... Отец Иосиф поведал, что имел желание вернуться к своему духовному начальству, но не сумел осуществить его, что бежал от бедности, что хочет вновь присоединиться к господствующему вероиспове­данию.

За решеткой Якунин просидел более двух месяцев. В начале июля 1838 года протоиерей калужского кафедрального собора Се­мен Зверев присоединил его в тюремной Никольской церкви. А в конце того же месяца бывшего старообрядческого священника отправили в губернское правление, где он дал подписку об избра­нии рода жизни.

Далее следует прочерк в биографии Якунина на целых девять лет.

Как видно, долго хранили память об отце Иосифе в тех краях, где некогда он служил. Весной 1847 года в Калужскую духовную консисторию пришло письмо от инспектора резервной кавалерии в Кременчуге. В нем сообщалось, что военные поселяне-старооб­рядцы села Зыбкое намерены присоединиться к единоверию. Их условия: местная старообрядческая часовня должна быть пере­строена под церковь, а священником при ней чтобы был Иосиф Якунин. При этом упомянуто, что крюковская старообрядческая церковь (часовня) упразднена, а сам отец Иосиф живет будто бы в Тарусе у сына, священника. Инспектор просил почтить его уве­домлением, может ли Якунин быть переведен в Зыбкое.

Калужский преосвященный ответил, что Якунин лишен сана и пересказал биографию отца Иосифа. На том переписка и закон­чилась. Интересно здесь то, что Якунин живет в Тарусе, не имея на то права. В 1840-х годах еще продолжал действовать указ, за­прещавший священнику жительство в губернии, откуда он бежал. Значит, его исполнение не держали тогда под строгим контролем.

После депортации Якунина в Калугу местная консистория до­бивалась возбуждения уголовного дела против Ильи Клещевникова и других купцов — попечителей крюковской старообрядческой часовни. Сведений об их судьбе я не имею.

 

ГАКО. Ф. 33. Оп. 2. Д. 354.

О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300.

 

 

Иоанн Петрович Смирнов

 

О людях порядочных остается сведений меньше, чем о тех, кто отличился поведением недостойным. Украл, поскандалил, на­пился — вот и дело завели. Информации — куча. Изучай, пиши... Доброе забывается быстро и не бросается в глаза. Доброе дело тогда доброе, когда его делают тихо, так, чтобы никто не знал. Не только, однако, поэтому трудно исследовать жизнь хороших, но маленьких людей. Здесь причина — простое душевное посто­янство, когда ты жил и трудился для маленького клочка земли, делал небольшое, но честное дело, видя в том призвание и находя радость.

Тридцать два года прослужил Иоанн Петрович Смирнов в селе Дракун Лихвинского уезда (ныне в Козельском районе), ни одного нарекания не имел. Никакого «компромата» на него начальство не собрало.

Родился Иоанн Смирнов в 1787 или 1788 году. Еще подростком был определен в пономаря. А тридцати одного года от роду стал священником. Почти вся жизнь его прошла на дракунской земле. Крепко прирос к ней Иоанн Петрович. Жену в ней похоронил.

Но вот церковь в Дракуне «за малоприходством» приписали к храму соседнего села Хлыстова (оно сейчас тоже в Козельском районе). То есть приход Смирнова перешел к хлыстовскому свя­щеннику, а Иоанна Петровича, выражаясь по-современному, по сокращению штатов перераспределили в другое село. Так попал Смирнов в Воскресенское, что на Дуброве. В том селе было свобод­ное священническое место: предшественник Иосиф Якунин бежал и кем-то нужно было «дыру затыкать». Указом консистории от 18 апреля 1834 года Иоанн Смирнов был переведен в Воскресен­ское.

Есть в его судьбе одна неразгаданная тайна.

30 мая 1833 года в Калужскую духовную консисторию при­шло из Орловского уездного суда письмо. Речь в нем шла о бе­жавшей от некоего помещика, генерала от инфантерии и графа Сергея Каменского, дворовой девушке Анне Кабазиной, которая вышла якобы тайком замуж за некоего капитан-лейтенанта Алек­сандра Левшина. Тот будто бы ее к побегу и подговорил. Левшин и какие-то его свидетели утверждали, что именно дракунский священник Иоанн Смирнов возложил флотскому офицеру и крепостной девушке на голову венцы. Делать этого батюшка не имел никакого права. Когда же началось следствие, Смирнов «от совершения того брака отрекся». «Считать ли венчание действи­тельным?», — интересовался суд.

Консистория провела свое расследование. В метрических кни­гах никакой записи о венчании Левшина и Кабазиной не оказа­лось. Отец Иоанн показал, что об этих людях вообще впервые слышит. Изучали показания свидетелей, но выяснилось, что им «по силе судебных процессов... веры дать неможно». Документы дела были возвращены в суд. К ним приложили справочку, что не записанный в метрики брак, хотя и венчанный, считается не­действительным .

Отчаянная голова Левшин написал жалобу самому императо­ру. Он заявлял, что венчание в дракунской церкви было, и что брак его с Кабазиной следует признать! Никаких последствий эта жалоба для духовной верхушки, конечно, не имела.

Когда молодоженов привлекли к суду, Анна Кабазина была беременна.

Документы, хранящиеся в Госархиве Калужской области, не сообщают, в каких отношениях были Левшин и Смирнов и знали ли они друг друга. Чтобы это выяснить, надо покопаться в Ор­ловском архиве, в фонде Орловского уездного суда или уголовной палаты и найти бумаги на капитан-лейтенанта и его жену. Сомне­ваюсь, однако, что это дело, если оно и уцелело, прольет дополни­тельный свет. Виновность Смирнова не смогли доказать в 1833-м, расследуя все по горячим следам. Что же можно сделать теперь? Только предполагать — а предполагать можно много.

Сергей Каменский, от которого бежала Кабазина, упомина­ется у Николая Лескова в «Тупейном художнике». «Графов Ка­менских известно три, и всех их орловские старожилы называли “неслыханными тиранами”. Фельдмаршала Михайлу Федотовича крепостные убили за жестокость в 1809 году, а у него было два сына: Николай, умерший в 1811 году, и Сергей, умерший в 1835 году». То есть, упоминаемый в письме орловского уездного суда граф Сергей Каменский был жив до побега Смирнова и его можно отождествить с лесковским графом Каменским. Анна Кабазина, как и лесковская Любовь Онисимовна, живет при помещичьем дворе. Тупейный художник Аркадий Ильич, как и Александр Левшин, тоже становится офицером. Сын писателя Андрей Лес­ков свидетельствует, что «рассказ соткан из подлинных былей или верно сбереженных народом памятей. В итоге — остро впе­чатляющая картина, в которой, по старинному присловью, “что взаправду было и что миром сложено — не разберешь”». Быть может, бегство и тайное венчание Левшина с дворовой девушкой Кабазиной и есть одна из тех самых былей... Кстати, в 1847-1849 годах Николай Лесков служил в той самой Орловской палате уго­ловного суда, на утверждение которой мог уйти приговор по делу Левшина-Кабазиной. Писатель мог слышать эту историю, мог иметь доступ к архиву палаты...

Дело Левшина-Кабазиной для Смирнова не имело неприятных последствий. О них, по крайней мере, нет никаких упоминаний.

А если Смирнов и понес какое-то наказание, то встает вопрос о его справедливости... Как бы то ни было, через несколько месяцев дракунский приход упразднили и отца Иоанна перевели в Воскре­сенское. Привычный уклад его жизни был нарушен.

Новый воскресенский священник был сильно удручен и слу­жил кое-как. Даже не записал в метрике два брака, которые вен­чал, и оставил без внимания в приходо-расходных книгах месяц апрель. Проступки, конечно, серьезные, но и душевное состояние Смирнова можно понять...

А первого мая отец Иоанн отправился в Дракун, пояснив диа­кону и дьячку, что вернется через неделю: нужно, мол, дом прода­вать, овес для посева привезти да еще гору мелких дел и делишек уладить. Переломить жизнь он решил тем же способом, что и Левшин с Кабазиной.

Обещанная неделя минула. За ней другая. Третья.

Диакон с дьячком посоветовались и донесли об отлучке батюш­ки благочинному, а тот — тогдашнему епископу Калужскому и Боровскому Никанору (Клементьевскому).

Нет сведений, продал ли Иоанн Смирнов дом и был ли он во­обще в своем селе. Известно, что воскресенский священник пое­хал в Новозыбковский уезд Черниговской губернии (сейчас город Новозыбков в Брянской обл.) в тамошний монастырь «для бого­мол ения». В местечке Середина Вуда (ныне в Сумской области на Украине, на самой границе с Брянской областью) Смирнов поз­накомился со старообрядцами и «изъявил желание отправлять серединобуданским жителям по старообрядческому обряду бого­служения».

Что было ему терять? Место в Воскресенском его категоричес­ки не устраивало, и начальству это не докажешь. Жена в земле. Дети достаточно взрослые, чтобы устроиться в жизни самостоя­тельно. Дом? Если он не был продан, никуда бы не убежал. Да старообрядцы отвели бы ему дом.

Еще перед глазами стоял пример Якунина. Смирнов слышал, что этот человек рванул «за флажки» из-за крайней бедности, отчаяния и страха перед будущим.

И Иоанн Петрович принял решение. Быть там, где он не бу­дет игрушкой, винтиком, где его станут по достоинству ценить и уважать.

Если удалось Смирнову прослужить у старообрядцев, то недолго. В Серединой Буде он был тут же арестован частным приставом за отсутствие вида на жительство. Потянулись разбирательства: действительно ли Смирнов — Смирнов, принадлежит ли ему став­леная грамота, с которой его взяли, и т. п. Полетели в Калугу письма с запросами.

Отконвоировать Иоанна Петровича к начальству не успели. Он так и умер под арестом — 3 апреля 1836 года (ему и пятидесяти не исполнилось).

Дело за смертью закрыли и сдали в архив.

Раскаивался ли Смирнов в побеге, документы молчат. Однако из них, по крайне мере, видно, что священник не высказал ника­кого желания вернуться в официальную церковь.

 

ГАКО. Ф. 33. Оп. 2. Д. 353 и 281 (Дело Левшина-Кабазиной).

О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300 (упомянут как Иоанн Петров).

 

 

Афанасий Ионин

 

Родился в 1775 году. 23 марта 1794 года был определен по­номарем в село Горяиново Калужского уезда (сейчас — Кольцово Ферзиковского района). В священнический сан посвятил его епис­коп Калужский Евлампий (Введенский) 2 февраля 1812 года, и поставил его в село Богданино того же Калужского уезда к храму Преображения.

Здесь Ионин прослужил двадцать лет. Взысканий никаких не имел. В августе 1832 года он подал прошение освободить его от должности: здоровье не то, глаза стали слабые, в правом боку болело (когда-то отец Афанасий сломал два ребра). В храме о.Афанасия сменил зять.

Спустя некоторое время далеко не молодой и умудренный жиз­ненный опытом Афанасий Ионин уехал из Богданина и стал свя­щенником у старообрядцев. Мотивы, по которым он решился на этот шаг, неясны.

Жил отец Афанасий и служил в Спасовой слободе, что в Радомышльском уезде Киевской губернии. Помогли священнику туда добраться калужская мещанка Александра Дегтева с племянни­ком Иваном Бажановым. Через два года священник был аресто­ван.

В Киевской губернии Ионин жил с чужой ставленой грамотой, которая якобы была похищена из архива консистории. Кем — воп­рос. И каким образом оказалась она у Ионина, тоже неизвестно. И, главное, как его могли там принять с ней?

Сохранилось краткое описание примет Ионина. В 1836-м ба­тюшке был 61 год, рост — 2 аршина, 6 с половиной вершков (171—172 см), «лицом бел, нос прям, волос светлорус с сединою, глаза серые». Это все.

В деле Ионина нет никаких прошений о помиловании, присо­единении к синодальной церкви. Нет и никаких косвенных упо­минаний или указаний на это, как и в случае с Новоградским (см. С. 332-334).

Ионина лишили сана. Последнее, что о нем известно, что он подал в Тульскую казенную палату прошение о причислении его в алексинское мещанство. Прошение это было удовлетворено, и с 1837 года священник становился мещанином с двухлетней льго­той от уплаты податей.

 

ГАКО. Ф. 33. Оп. 2. Д. 159; Ф. 62. Оп. 19. Д. 72.

 

 

Евдоким Николаевич Смирнов

 

О Евдокиме Смирнове сведений крайне мало. В селе Рождествене Козельского уезда он появился в середине 1820-х. Вероятно, его поставили на место бежавшего в 1824 году Порфирия Иванова. И вот через десять лет отец Евдоким сам последовал его примеру. В фонде Козельского уездного суда есть документы о том, что в Рождествене имели место случаи, когда крестьяне умирали без священнического напутствия и без покаяния. Однако имя отца Евдокима там не встречается*.

Бежал священник будто бы при помощи Василия Дегтева и его племянника Ивана Бажанова. Но они отрицали причастность к побегу начисто.

Об аресте Смирнова сведений нет. Но в 1838 году дело о его побеге слушалось в Калужской палате уголовного суда и в городс­ком магистрате. Смирнов показывал, что бежать его «подговорил» Дегтев с Бажановым. Это вместе с ними он в конце марта 1834 года приехал в посад Митьковку, затем «по согласию той слободы старообрядцев и по собственному желанию остался в оной слободе отправлять в тамошних церквях по-старообрядчески богослуже­ние...»

Суд не нашел никаких улик против Бажанова и Дегтева. Пер­вого освободили. Дегтев же при допросах в магистрате сказал, что принадлежит к господствующей церкви. Но в палате уголовного суда признался, что старообрядец. За противоречивые показания его приговорили к заключению в смирительном доме.

В назначенный день Дегтев и Бажанов обязаны были явиться в палату уголовного суда и выслушать приговор. Но они проигно­рировали это.

Из палаты последовал рапорт в губернское правление. Оно предписало городской полиции арестовать Дегтева с племянни­ком.

Приговор над Василием Кирилловичем привели в исполнение лишь в 1842 году. «За убеждение священника Евдокима Смирнова отправиться к раскольникам» (то есть за недоказанное «преступ­ление») Дегтев отсидел в смирительном доме два месяца. Выйдя на свободу, он дал подписку «впредь подобного не чинить». О Бажанове и судьбе отца Евдокима ничего не известно. Вероятнее всего, священника лишили сана, запретив жить в Калужской и Черниговской губерниях.

 

ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 73.

*ГАКО. Ф.439. Оп.1. Д. 1835.

О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300.

 

 

 

Михаил Иванович Дубенский

 

Служил в селе Кстищи Лихвинского уезда. Был сыном диако­на из Козельского уезда. Фамилия происходит от названия села — Дубна — где он родился. К приходу кстищенской церкви отца Михаила перевели в 1830 году. В 1833 году священнику было 30 лет, он имел троих детей, жил с матерью и женой.

 

ГАКО. Ф. 33. Оп. 7. Д. 8. Л. 121 об.

О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300.

 

 

 

 

[1] Имеется в виду священник суздальского собора Рождества Богородицы Ни­кита Добрынин, автор большой челобитной в защиту старого обряда. В 1682 году (здесь в цитате ошибка на один год) стал одним из лидеров стрелецкого восстания и подал челобитную о введении старого обряда. 5 июля в Гра­новитой палате состоялось прение о вере между священником Никитой со сторонниками и патриархом Иоакимом Московским. Это событие и имеется в виду, когда И. Якунин сравнивается с суздальским священником, полу­чившим впоследствии прозвище «Пустосвят».