ФОКИНО — деревня в Медынском уезде (ныне в Износковском районе). Сведений о старообрядцах немного. Деревянный старообрядческий храм освящен был во имя Троицы. Приход в 1920-х годах насчитывал около 300 человек. В него входили ок­рестные деревни: Бизяево, Ивлево, Гришино, Тиренино. Сведения о строительстве храма не выявлены. Фокино располагается на до­роге из Износок на Шанский Завод.

*

Община в Фокине была зарегистрирована достаточно поздно, в 1911 году. Ее председателем стал крестьянин Иван Михайлович Малинин, которого переизбрали на эту должность и в 1915 году, на второй срок. О фокинском священнике Петре Петровиче Сдобникове практически ничего неизвестно, кроме того, что родился он около 1879 года в деревне Курьяново Гжатского уезда Смолен­ской губернии и рукоположен был епископом Ионой (Александ­ровым) Калужско-Смоленским. Во всяком случае, согласно сохра­нившейся в деле о регистрации общины полицейской справке, в марте 1912-го ему было 33 года[1]. А раз так, то вряд ли он мог быть рукоположен до тридцати лет, хотя исключения, конечно, бывают и из этого канонического правила.

Летом 1909 года фокинским старообрядцам отвели по разреше­нию Калужского губернского правления место под кладбище[2].

26 октября 1923 года епископ Савва (Ананьев) Калужско-Смо­ленский рукоположил в Фокино нового священника — Маркелла Григорьевича Крюкова. Батюшка родился в 1871 или 1872 годах в медынской деревне Острая Лука. Крестьянствовал, зимой ездил в Москву и работал там пассажирским извозчиком. Священником согласился стать по просьбам прихожан Троицкого храма.

Рожество 1930 года фокинские старообрядцы встретили без священника. Отца Маркелла накануне арестовали по обвинению в контрреволюционной агитации. По одному делу с Крюковым про­ходил износковский священник Иоанн Вишняков.

«Я лично человек очень верующий и за веру готов жизнь от­дать, — записал следователь за Маркеллом Крюковым на допросе.

Против советской власти я никогда не выступал, так как вся­кая власть поставлена от Бога, но я недоволен тем, что советская власть вмешивается в дела церкви, так как церковь отделена от государства»...[3] 18 января 1930 года Крюкова и Вишнякова при­говорили к трем годам ссылки.

В 1932 году священник из смоленского села Торопчина Авва­кум Краснов рекомендовал для рукоположения епископу Савве местного крестьянина Михаила Софоновича Щеглова. Его жизнь — жизнь простого русского человека-труженика: работа, войны, церковь... Михаил Щеглов родился в деревне Каурово Сычовского уезда Смоленской губернии. Участвовал в войне с Японией, полу­чил унтер-офицерский чин. В 1913 году он с семьей отделился от брата и отца, ему досталась от всего их общего хозяйства нежилая хата. Щеглов не стал в ней жить. Уехал в Санкт-Петербург, устро­ился чернорабочим на Вагоностроительный завод Речкина. Когда началась первая мировая, ушел на фронт. Февральская революция застала Щеглова в Галиции. Вернувшись в Каурово в 1917 году, Щеглов стал батрачить, добывал хлеб поденной работой. В 1918 году он был «общественным комиссаром». Одно время трудился на строительстве железной дороги (1930 год). В августе 1932 года Щеглов был рукоположен на приход деревни Малые Липки (Смо­ленская область), где отслужил три литургии, одну из них вместе с епископом Саввой. А в конце августа переехал в Фокино.

Очень коротким было его пастырское служение. 26 апреля 1933 года священника арестовал в Фокине местный участковый. Отца Михаила поместили в медынский дом заключения. По одному с ним делу проходил священник из Таракановки Иоанн Смирнов. 7 июня того же года Щеглова приговорили к трем годам, Смирнова — к пяти годам лагерей[4].

Но служба в Фокине вскоре возобновилась. В том же 1933 году вернулся из села Усть-Цильма, что на Печоре, Маркелл Крюков. Он служил священником в Троицкой церкви до 1937 года, когда его арестовали повторно[5].

Обвинение классическое — агитация. И приговор тоже — вы­сшая мера наказания. 23 октября 1937 года в 20 часов Маркелла Крюкова расстреляли. Реабилитирован священник по заключению Калужской прокуратуры в апреле 1989 года. Щеглов и Смирнов реабилитированы были в 1969 году. Судьба фокинской церкви в советское время обыкновенна — разорение. Сегодня на том месте где она располагалась, стоит усадьба местного фермерского хо­зяйства: несколько рубленных домиков, обнесенных глухим за­бором из темно-зеленого профнастила. Если ехать из Износок на Шанский Завод, они будут в конце деревни справа от дороги.

В 1937 году, когда храм был уже закрыт, а Маркелл Крюков арестован, забрали в НКВД и фокинского диакона Кузьму Ива­новича Иванова[6]. Ему тогда было 76 лет. Кроме обычных обви­нений ему поставили в вину призыв собирать подписи в защиту священника.

Кузьма Иванов родился 15 ноября 1861 года в Таракановке, где окончил земское училище. Время, когда рукоположили его в сан, установить не удалось, но еще в 1890-х годах он служил в Калуге уставщиком.

Престарелый диакон признал все предъявленные обвинения, даже свое участие в контрреволюционном мятеже, который про­шел в Медынском уезде после революции. 20 ноября 1937 года тройка УНКВД по Смоленской области приговорила Кузьму Ива­нова к расстрелу с конфискацией имущества. Приговор привели в исполнение 8 января 1938 года. Реабилитирован диакон 3 июня 1985 года.

Фокино сегодня — довольно большая деревня. Но память о хра­ме, о старой вере хранят лишь несколько местных жителей.

*

В архиве митрополии Русской Православной старообрядческой Церкви встретилась тонкая папочка с наклеенным, бледно-жел­тым от времени квадратиком бумаги. Черные буковки печатной машинки гласили: «Д. Малая Липка, Колодненский с/с, Сычевский район, Смоленская область. Священник Щеглов Михаил Сафонович. Храм во имя святых мучеников Фрола и Лавра». Вот оно, новое место его служения. Значит, лагерь он пережил. Са­мое раннее письмо датируется декабрем 1943 года. На нем, на нескольких последующих, кроме обычных круглых почтовых печатей, — черный штампик с несколькими цифрами и слова: «Просмотрено военной цензурой». По сгибам видно, что письма складывались в треугольник, текстом вовнутрь. На чистую сторо­ну клеилась синяя марочка в тридцать копеек с портретом лет­чика, и на другой, тоже чистой стороне, писался адрес. Никаких конвертов. Развернуть и свернуть бумажный лист, разумеется, не оставляло никакого труда.

Отец Михаил служил в Дворищах — старообрядческой дере­веньке в Костромской области, но как, когда он туда попал, не­ясно. Священник извещал, что собирается уехать и сняться с ре­гистрации: даже в праздничные и воскресные дни на службе не бывает порой никого, а налог плати. Жить совершенно не на что.

В начале июня 1944 года Михаил Щеглов выехал из Дворищ в Кострому, оттуда направился в Москву, чтобы лично встретиться с архиепископом Иринархом (Парфеновым), но ему дважды отка­зали в пропуске и оштрафовали, предупредив: «Если еще повто­рится, отдадим под суд». Священническое служение он в письмах называет всегда «работой». Пусть цензура думает, что хочет. На короткое время Щеглов остановился в Износках или где-то рядом, потом приехал в деревню Ломы под смоленской Сычевкой. Здесь он провел осень и зиму. Переболел гриппом, лежа с температурой под сорок. Связи с архиепископией не порывал, заказывал ка­лендари — официально разрешенное церковное издание, первый вышел в начале 1945 года. Уже в феврале адрес священника меняется: деревня Малая Липка Колоденского сельского совета Смоленской области. А 23 марта Сычевский районный исполни­тельный комитет зарегистрировал в деревне старообрядческую общину. Отец Михаил получил определение на священническое служение от епископа Саввы (Ананьева), этот приход оставался формально за ним. Но в том же году владыка умер, и управление перешло к архиепископу Иринарху Московскому. Деревянный храм в Малых Липках, построенный до Октябрьской революции, сгорел при немцах. И новым стала маленькая избенка, бывшая церковная сторожка.

Война закончилась, и победа принесла оживление в церков­ную жизнь. Но два с лишним, почти три десятилетия безбожия нельзя смахнуть, нельзя стереть, как пыль, и они, принесшие с собой самое страшное — подрыв семейных устоев, делали свое дело. В вопросах, с которыми священник обращался в архиепис­копию, это чувствуется вовсю. И война звучит эхом. «Дети нашли на поле гранату и стали разряжать, в это время мимо проходил человек. Граната взорвалась и убила всех, и этого человека. Мать хлопочет о нем отслужить погребение, но сомневается, на духу не был как родился, веровать не веровал ни во что, ругался всячес­ки: в Бога, в Христа, Богородицу, но хулить не хулил, а ничего не признавал. Можно ли петь погребение?» «Кончилась война, уже прошло более года, но нет от некоторых никакого слыху, и некоторым прислали извещение: пропал без вести, то можно отпе­вать таких?» Можно ли повенчать женщину вторым браком, если первый муж жив, но ушел с немцами, потому что был при них полицаем? Мне не удалось отыскать ответного письма. Вот еще случай. Девушка приходит к священнику и говорит, что намерена повенчаться. Только избранник ее не старообрядец, крещен обливательно и вообще не верит в Бога. Прилюдно, громко, напоказ об этом говорит. Что делать? Не венчать, уйдут, распишутся и так будут жить. И венчать нельзя. Написал священник архиерею, тот подтвердил: венчать, если уверует. А до веры ли человеку?

И так в борьбе безверия и веры шла жизнь, и побеждало от­сутствие веры в некогда большом православном народе, расколо­том в XVII веке на два разных народа...

Послевоенное время было суровым. В колхозах не платили денег, расплачиваясь за труд зерном или овощами. А содержать храм, выплачивать взносы в духовный центр — архиепископию — как-то было нужно. В мае 1950 Михаил Щеглов тяжело забо­лел, либо грипп, либо малярия. В июне, как только поправился, к нему прямо на службу заявился председатель сельского совета со школьным учителем. «Вызвали меня во время совершения ве­черни, срочно вышел я к ним в облачении, и молящиеся вышли за мной. Приказывали мне, чтобы в день Святыя Троицы отслу­жить к 8 часам утра, и другие требования, и молящиеся подняли шум. Я это выполнил. Об этом узнал райком и дал им строгий выговор»[7]. Иначе говоря, на Троицу священник был вынужден начать службу глубокой ночью, чтобы закончить к восьми утра, подчиняясь угрозам не в меру ретивой местной власти, которая потом за это схлопотала выговор. Председателю сельсовета хо­телось, чтобы праздник не задержал выход людей на колхозную работу. На священника пробовали клеветать, «по проверке факты эти не подтвердились». «Убедительно прошу Вас снять меня с этого липкинского прихода, — писал Михаил Щеглов епископу Геронтию, — здесь готовится мешок: посадить и завязать, если же Вы мне откажете в этой моей просьбе, то я сам брошу и уеду, больше нет возможности служить...»[8] Это было отчаяние. В по­добный «мешок» отец Михаил уже попадал в Фокине и боялся тюрьмы. Боялся, что церковный совет не поможет...

Епископ Геронтий, прекрасно знавший, что такое лагеря (сам как-никак десять лет отсидел), призвал в ответном письме священ­ника к твердости. «Да Сам Христос сказал, что добрый пастырь душу свою положит за овец стада Христова, а наемник оставляет овцы и бегает... (Иоан., зач. 36). Дорогой отче! Как не содрогнет­ся твое сердце писать подобное? Мне даже за тебя и страшно, и стыдно. Хватило же у Вас смелости писать: “Если мне откажете в моей просьбе, то я сам брошу и уеду”. Это Ваши слава. Мне не хочется даже и верить, что священноиерей Хр[истовой] Церкви так может написать.

Вспомни 60 гл[аву] кн[иги] Кормчей. Вспомни 1 и 2 послания к Тимофею и прочитайте в ставленной Вашей грамоте. Вспомните прежних пастырей. В Четиях-Минеях много есть указаний, как они [жили] и сколько всего терпели. Но не бросали стадо Христо­во. При таких Ваших действиях вполне может быть к Вам охлаж­дение от христиан и членов церковного совета вашего прихода. Но подумай, куда-то бы ты поехал? Быть может, Вы готовы оста­вить священный сан? Отречься от него? Бросить и христианство? Очнись, дорогой, что ты, в себе ли? Подумай серьезно и побойся Бога... Мой совет: с покаянием осознай эти богомерзские слова, раскайся в этом и впредь и в мыслях не имей ничего подобного. <.„> Приходами так не меняются. На это и не рассчитывай, а тем более теперь. Наемники нигде не нужны... Аще соль обуяет — испортится, ее высыпают — выбрасывают вон. А Христос свя­щенных лиц называет солью, светом, и т.п. Итак, отче, если ты не хочешь пасти врученного стада, хочешь бежать, оставить овец, стало быть, свет благодати Божией в тебе исчезает — соль благо­дати попортилась. Сам себе готовишь приговор — извержение. За это и будешь отвечать перед Богом. Но подумай серьезно, дабы не быть осужденным в загробной жизни. Здесь мы временны, и должны безропотно нести всякий свой крест, идя сами к Богу, и паству наставлять, дабы ни едина овца не погибла (Иезекииль, гл. 3 и 33 и др.)»[9].

В 1955 году следы Михаила Щеглова теряются. Архиепископ Иринарх Московский, епископ Геронтий умерли. Была учрежде­на Клинцовско-Новозыбковская (впоследствии Клинцовско-Ржевская) епархия, и приход Малой Липки отошел к ней, а епархи­альный архив того времени не сохранился. Либо священник умер, либо отошел от служения по старости (или все же угрозы сделали свое дело?), но в 1956 году в Малую Липку был рукоположен уже другой настоятель, житель Сычевки Александр Хомяков.

[1] ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 2287. Лл. 16, 17 об., 21. В деле о регистрации об­щины сохранились списки членов ее совета. 22 февраля 1912 года на общем собрании в него были избраны Иван Михайлович Малинин (председатель), Николаи Евстригнеевич Филиппов (товарищ председателя), Антип Никола­евич Бадеикин, Савва Иванович Малинин, Андрей Григорьевич Смирнов, Николай Семенов, Авдей Титов, Иван Григорьевич Смирнов (Л. 14) 28 марта 1915 года тот же состав был переизбран вновь (Л. 35)

[2] ГАКО. Ф.62. Оп.7. Д. 2261.

[3] Боченков В.В. Годы и приходы. М., 2001. С. 108, 109.

[4] Там же.

[5] Там же.

[6] Там же. С. 109, 110.

[7] Архив ММ и ВР РПСЦ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1115. Л. 4.

[8] Там же.

[9] Там же. Лл. 5–5об.