1858 год

Василий Георгиевский

Однажды в начале ноября 1858 года посетила Мещовский Гео­ргиевский монастырь, где жил отец Василий, неизвестная пожи­лая женщина. Разыскав священника, она передала ему какое-то письмо. Прочитав его, батюшка ушел в город. Кто была эта жен­щина и что делал отец Василий в Мещовске, осталось для мона­хов тайной.

Впрочем, Василий Георгиевский (фамилия у него была та же, что и название монастыря, что, впрочем, священника с ним нис­колько не связывало) потом рассказал, что старушка эта приеха­ла к нему из Серпейска, а письмо велел передать один важный столоначальник. И уже после того, как отец Василий бежал из монастыря, его духовник иеромонах Израиль показал, что Гео­ргиевский говорил ему незадолго до отлучки, будто бы «какая-то генеральша Нарышкина» хлопочет о переводе его в Томскую епархию. Даже денег ему приискала. И по такому случаю он, отец Василий, намерен был вскоре отправиться в Калугу.

Василий Георгиевский казался многим монахам странным. Внешность у него была обыкновенная: смугловатое лицо с малень­кими рябинками, серые глаза, недлинные темно-русые волосы и такая же борода. А вот характер многих отталкивал. Человек маообщительный, отец Василий казался угрюмым, ни с кем не дру­жил и откровенничать не любил.

10 ноября в три часа пополудни в монастырские ворота въеха­ла подвода, запряженная тройкой лошадей. Кучер остановил воз­ле крыльца деревянного братского корпуса. Отец Василий вышел к подводе, перекинулся о чем-то несколькими словами с управ­лявшим лошадьми человеком. Затем ушел прочь. Кучер остался ждать.

Кто-то из монахов спросил Георгиевского, не собирается ли он уезжать. Отец Василий ответил, что ему нужно в Калугу к архи­ерею. Все дела с переводом в Сибирь... Поскольку настоятеля в тот день в монастыре не было, Георгиевский направился к казначею, который замещал игумена.

— Отче, прости Христа ради... Дозволь отлучиться мне в Калу­гу, ко владыке.

Но казначей замотал головой.

— Без отца настоятеля не имею права...

Опечаленный, Георгиевский вышел во двор.

Между тем над унылыми ноябрьскими деревами и мокрыми маковками монастырских храмов поплыл в непроницаемое осен­нее небо звонкий благовест к вечерне. Иноки, один за другим по­кидая кельи, потянулись к храму на службу. Отец Василий обвел глазами угрюмый монастырский двор, устеленный кое-где лист­вой церкви, фигурки братьев, которые в своих черных одеяниях походили на ворон... Георгиевский понял: если сейчас не уедет, то никогда не уедет. Бежать было велением души. Он сам хотел вырваться отсюда. Он самому епископу, который не отпустил его в Москву, пообещал однажды, что когда-нибудь и без его разреше­ния «махнет куда подальше». Так и сказал, в лицо.

Отец Василий направился к тройке. Загремев коваными ободами скрипучих колес, подвода покинула монастырь на виду у всей братии.

Свой побег отец Василий задумал давно. Бывая в Калуге, он завел знакомства с людьми, которые могли бы свести его со старо­обрядцами, нуждающимися в священнике. К сожалению, ничего не известно о домонастырском периоде жизни Георгиевского. А ведь в 1858 году отцу Василию было уже 35 лет. Возраст, когда уже кое-что изведано, пройдено, испытано и еще многое впереди, а молодость придает сил. Ничего мы не знаем и о жене Георгиевс­кого, о том, как, почему поселился он при монастыре. Не исклю­чено, что он рано овдовел.

Бросить монастырь Георгиевский готовился еще летом. Некий коллежский секретарь Предтеченский свел его со знакомым нам мещанином Дегтевым, который и сообщил сибирским старооб­рядцам об отце Василии. Георгиевский и Дегтев переписывались. Может, именно от Василия Кирилловича и привезла неизвестная женщина в монастырь письмо, получив которое, Георгиевский вскоре покинул стены обители.

План побега удался в точности.

В Калуге отец Василий остановился у Предтеченского. Был он старообрядцем или нет, Бог весть (впрочем, семинарская фамилия говорит за то, что не был), однако еще летом Георгиевский ноче­вал у него, а значит, поддерживал достаточно близкие отношения с этим человеком и был уверен в нем, решаясь бежать. Возможно, Предтеченский перешел в мещанство из духовного сословия и Георгиевский мог быть давно с ним знаком.

На следующий день жена Предтеченского направилась к Де­гтевым.

Вскоре к отцу Василию пришли Александра Евдокимовна Дегтева и неизвестный крестьянин в простом суконном армяке, со стриженной макушкой и светло-русой бородой. Этот крестьянин рассчитался с извозчиком. Предтеченским тоже денег дал. Через полчаса он удалился. После него ушла спустя один час и Дегтева.

Неизвестный крестья­нин явился к Предтечен­ским на следующий день снова. Он принес для отца Василия полушубок и крес­тьянскую шапку. Георгиев­ский переоделся. Тулуп, в котором он бежал из мо­настыря, отдал кучеру, что привез его в Калугу. Потом стали прощаться. Отец Ва­силий отдал Предтеченс­ким пятьдесят рублей. В последнем этом разговоре случайно обмолвился, что теперь направляется в Ир­кутскую губернию, «а в ка­кой город или селение, того не сказал».

Рождество и Крещение встречал отец Василий вместе с двумя своими спут­никами — крестьянами-старообрядцами из Сибири — в изнурительной дороге. Холод — полбеды. Беда — погоня. Всюду приходилось торопиться. Порою, чтобы не задерживаться на ямщицких станциях, беглецы накидывали кучерам лишний целковый сверх договоренного. И ехали. Влас­тям уже были известны, хоть и в общих чертах, приметы уво­зивших Георгиевского людей: лет обоим по пятидесяти, волосы седые, с бородами, одеты в дубленые полушубки и армяки.

Калужское губернское начальство предприняло все, чтобы схватить Георгиевского и увезших его. Однако усилия эти не дали результатов. Проведя в пути два месяца, отец Василий благопо­лучно прибыл в село Бичуру Верхнеудинского уезда Иркутской губернии. Было это 16 января 1859 года.

Однако пастырское служение отца Василия было недолгим. Второго февраля Георгиевского арестовали и отправили в Иркутс­кую духовную консисторию. За две недели, что провел священник в Бичуре, он успел окрестить около 70 младенцев, обвенчал 30 пар, дважды освящал воду. Других треб не исполнял.

Более сведений о Георгиевском обнаружить не удалось.

О трех старообрядческих священниках из Бичуры рассказал в 1869 году в апрельском номере «Отечественных записок» Сергей Максимов. Первый в 1812 году был арестован, — пишет Максимов. И ошибается. Было лишь распоряжение о его аресте, но священ­ник этот, Иоанн Петров, умер, так и не попав в руки властей[1]. Старообрядцы понимали: чтобы сохраниться как общность, нуж­но сберечь основы духовного уклада, поэтому стали искать друго­го священника. Он появился здесь в 1840-х годах, жил, прячась в горах. Когда слух о нем дошел до властей, в село прислали отряд солдат. Узнать, где скрывается священник, удалось только после того, как нескольких «главнейших» старообрядцев поставили пе­ред взведенными ружьями, угрожая расстрелом.

В 1850 году, как сообщает Сергей Максимов, в Бичуре появил­ся третий священник, из Калуги. Имя его он не указывает. Да и год путает. Ни в Калуге, ни в Калужской губернии никто тогда, по нашим данным, не бросал прихода. Идет ли речь о Василии Георгиевском, предстоит доказать, подняв документы Иркутских архивов. Но кажется сомнительным, чтобы сразу два священника бежали из Калуги в одно и то же место, за тысячи верст.

С третьим, калужским, священником произошло вот что. Его схватили благодаря доносу, подкараулив у дороги. Связали. Мес­тный чиновник повез арестованного в Бичуру, впереди поскакал один из его провожатых, который все рассказал старообрядцам. «Когда сам заседатель показался в тарантасе на улице, несколько сотен народа бросились на него, вытащили из экипажа и, таща по улице, били, мучили, насмехались над ним разными способами. Приведя заседателя в избу и угрожая ему смертью, они вымогли у него приказ отпустить попа. Сторож, видя приказ написанным дрожащею рукою, не хотел попа отдать. После того все опять на­кинулись на заседателя, но на этот раз один из стариков оборонил его. Заседатель написал второй приказ, по которому попа освобо­дили, но самого заседателя староверы заперли в склеп»*. Потом в село приехало из Иркутска какое-то высокое начальство, и после переговоров несчастного заседателя выпустили. Священник был арестован вновь и заключен в Иркутский монастырь. Виновников бунта наказали. Но подробности бичурского дела еще предстоит выявить, уточнять — оно ждет своего исследователя.

Пересказывая бичурские события, Максимов делал простой вывод: религиозные преследования не меняют мировоззрений. «В 1860 году староверы эти говорили нам: “Нам без попа стало опять жить неможно; опять попа надо выписывать, а над прежним по­пом твори Бог волю Свою”. Воля эта пока нам не открыта. Более о Георгиевском сведений обнаружить не удалось.

На нынешней карте России нет уездного городка Верхнеудинска. В 1934-м он переименован в Улан-Удэ. А поселок Бичура называется так и сейчас. В атласах он обозначен тоненьким кру­жочком, который говорит, что в поселке проживает менее десяти тысяч человек. Километрах в шестидесяти — шестидесяти пяти от Бичуры проходит монгольская граница.

ГАКО. Ф. 62. Он. 19. Д. 1254.

ГАКО. Ф. 32. Оп. 13. Д. 486.

О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300.

*Максимов С. Народные преступления и несчастья // Отечест­венные записки. 1869. №4. С. 344-345.

[1] В 1813 году старообрядцы заявили местному исправнику, что «выдать Пет­рова в светские руки они почитают для себя тягчайшим грехом» и просили разрешения отправить священника на Иргиз, откуда он и прибыл, самим. Иркутское правительство согласилось, но при условии, чтобы священник в каждом городе был «предъявляем полиции».

Но Петров никуда не поехал. Его вновь стали искать, только тщетно.

В 1814 году стало известно, что о.Иоанн умер в Бичуре. Против старообряд­цев возбудили дело, что похоронили священника без освидетельствования. Труп Петрова был вырыт и анатомирован.

Приговор Иркутской палаты уголовного суда был не слишком суров: «Хотя виновные подлежали телесному наказанию, но так как преступление их продолжалось из единой закоснелости их к старообрядческой вере, почита­емой правою, и по оной же пустились они к преждевременному погребению Петрова без анатомического свидетельства, почитая за великий грех иметь тело на поверхности, то постановлено сделать им внушение с предупрежде­нием, что, если это повторится, то сошлются они как вредные в обществе в ссылку». (См. Гирченко В. Из истории переселения в Прибайкалье старообрядцев-семейских. Верхнеудинск, 1922. С. 20).