1858 год
Василий Георгиевский
Однажды в начале ноября 1858 года посетила Мещовский Георгиевский монастырь, где жил отец Василий, неизвестная пожилая женщина. Разыскав священника, она передала ему какое-то письмо. Прочитав его, батюшка ушел в город. Кто была эта женщина и что делал отец Василий в Мещовске, осталось для монахов тайной.
Впрочем, Василий Георгиевский (фамилия у него была та же, что и название монастыря, что, впрочем, священника с ним нисколько не связывало) потом рассказал, что старушка эта приехала к нему из Серпейска, а письмо велел передать один важный столоначальник. И уже после того, как отец Василий бежал из монастыря, его духовник иеромонах Израиль показал, что Георгиевский говорил ему незадолго до отлучки, будто бы «какая-то генеральша Нарышкина» хлопочет о переводе его в Томскую епархию. Даже денег ему приискала. И по такому случаю он, отец Василий, намерен был вскоре отправиться в Калугу.
Василий Георгиевский казался многим монахам странным. Внешность у него была обыкновенная: смугловатое лицо с маленькими рябинками, серые глаза, недлинные темно-русые волосы и такая же борода. А вот характер многих отталкивал. Человек маообщительный, отец Василий казался угрюмым, ни с кем не дружил и откровенничать не любил.
10 ноября в три часа пополудни в монастырские ворота въехала подвода, запряженная тройкой лошадей. Кучер остановил возле крыльца деревянного братского корпуса. Отец Василий вышел к подводе, перекинулся о чем-то несколькими словами с управлявшим лошадьми человеком. Затем ушел прочь. Кучер остался ждать.
Кто-то из монахов спросил Георгиевского, не собирается ли он уезжать. Отец Василий ответил, что ему нужно в Калугу к архиерею. Все дела с переводом в Сибирь... Поскольку настоятеля в тот день в монастыре не было, Георгиевский направился к казначею, который замещал игумена.
— Отче, прости Христа ради... Дозволь отлучиться мне в Калугу, ко владыке.
Но казначей замотал головой.
— Без отца настоятеля не имею права...
Опечаленный, Георгиевский вышел во двор.
Между тем над унылыми ноябрьскими деревами и мокрыми маковками монастырских храмов поплыл в непроницаемое осеннее небо звонкий благовест к вечерне. Иноки, один за другим покидая кельи, потянулись к храму на службу. Отец Василий обвел глазами угрюмый монастырский двор, устеленный кое-где листвой церкви, фигурки братьев, которые в своих черных одеяниях походили на ворон... Георгиевский понял: если сейчас не уедет, то никогда не уедет. Бежать было велением души. Он сам хотел вырваться отсюда. Он самому епископу, который не отпустил его в Москву, пообещал однажды, что когда-нибудь и без его разрешения «махнет куда подальше». Так и сказал, в лицо.
Отец Василий направился к тройке. Загремев коваными ободами скрипучих колес, подвода покинула монастырь на виду у всей братии.
Свой побег отец Василий задумал давно. Бывая в Калуге, он завел знакомства с людьми, которые могли бы свести его со старообрядцами, нуждающимися в священнике. К сожалению, ничего не известно о домонастырском периоде жизни Георгиевского. А ведь в 1858 году отцу Василию было уже 35 лет. Возраст, когда уже кое-что изведано, пройдено, испытано и еще многое впереди, а молодость придает сил. Ничего мы не знаем и о жене Георгиевского, о том, как, почему поселился он при монастыре. Не исключено, что он рано овдовел.
Бросить монастырь Георгиевский готовился еще летом. Некий коллежский секретарь Предтеченский свел его со знакомым нам мещанином Дегтевым, который и сообщил сибирским старообрядцам об отце Василии. Георгиевский и Дегтев переписывались. Может, именно от Василия Кирилловича и привезла неизвестная женщина в монастырь письмо, получив которое, Георгиевский вскоре покинул стены обители.
План побега удался в точности.
В Калуге отец Василий остановился у Предтеченского. Был он старообрядцем или нет, Бог весть (впрочем, семинарская фамилия говорит за то, что не был), однако еще летом Георгиевский ночевал у него, а значит, поддерживал достаточно близкие отношения с этим человеком и был уверен в нем, решаясь бежать. Возможно, Предтеченский перешел в мещанство из духовного сословия и Георгиевский мог быть давно с ним знаком.
На следующий день жена Предтеченского направилась к Дегтевым.
Вскоре к отцу Василию пришли Александра Евдокимовна Дегтева и неизвестный крестьянин в простом суконном армяке, со стриженной макушкой и светло-русой бородой. Этот крестьянин рассчитался с извозчиком. Предтеченским тоже денег дал. Через полчаса он удалился. После него ушла спустя один час и Дегтева.
Неизвестный крестьянин явился к Предтеченским на следующий день снова. Он принес для отца Василия полушубок и крестьянскую шапку. Георгиевский переоделся. Тулуп, в котором он бежал из монастыря, отдал кучеру, что привез его в Калугу. Потом стали прощаться. Отец Василий отдал Предтеченским пятьдесят рублей. В последнем этом разговоре случайно обмолвился, что теперь направляется в Иркутскую губернию, «а в какой город или селение, того не сказал».
Рождество и Крещение встречал отец Василий вместе с двумя своими спутниками — крестьянами-старообрядцами из Сибири — в изнурительной дороге. Холод — полбеды. Беда — погоня. Всюду приходилось торопиться. Порою, чтобы не задерживаться на ямщицких станциях, беглецы накидывали кучерам лишний целковый сверх договоренного. И ехали. Властям уже были известны, хоть и в общих чертах, приметы увозивших Георгиевского людей: лет обоим по пятидесяти, волосы седые, с бородами, одеты в дубленые полушубки и армяки.
Калужское губернское начальство предприняло все, чтобы схватить Георгиевского и увезших его. Однако усилия эти не дали результатов. Проведя в пути два месяца, отец Василий благополучно прибыл в село Бичуру Верхнеудинского уезда Иркутской губернии. Было это 16 января 1859 года.
Однако пастырское служение отца Василия было недолгим. Второго февраля Георгиевского арестовали и отправили в Иркутскую духовную консисторию. За две недели, что провел священник в Бичуре, он успел окрестить около 70 младенцев, обвенчал 30 пар, дважды освящал воду. Других треб не исполнял.
Более сведений о Георгиевском обнаружить не удалось.
О трех старообрядческих священниках из Бичуры рассказал в 1869 году в апрельском номере «Отечественных записок» Сергей Максимов. Первый в 1812 году был арестован, — пишет Максимов. И ошибается. Было лишь распоряжение о его аресте, но священник этот, Иоанн Петров, умер, так и не попав в руки властей[1]. Старообрядцы понимали: чтобы сохраниться как общность, нужно сберечь основы духовного уклада, поэтому стали искать другого священника. Он появился здесь в 1840-х годах, жил, прячась в горах. Когда слух о нем дошел до властей, в село прислали отряд солдат. Узнать, где скрывается священник, удалось только после того, как нескольких «главнейших» старообрядцев поставили перед взведенными ружьями, угрожая расстрелом.
В 1850 году, как сообщает Сергей Максимов, в Бичуре появился третий священник, из Калуги. Имя его он не указывает. Да и год путает. Ни в Калуге, ни в Калужской губернии никто тогда, по нашим данным, не бросал прихода. Идет ли речь о Василии Георгиевском, предстоит доказать, подняв документы Иркутских архивов. Но кажется сомнительным, чтобы сразу два священника бежали из Калуги в одно и то же место, за тысячи верст.
С третьим, калужским, священником произошло вот что. Его схватили благодаря доносу, подкараулив у дороги. Связали. Местный чиновник повез арестованного в Бичуру, впереди поскакал один из его провожатых, который все рассказал старообрядцам. «Когда сам заседатель показался в тарантасе на улице, несколько сотен народа бросились на него, вытащили из экипажа и, таща по улице, били, мучили, насмехались над ним разными способами. Приведя заседателя в избу и угрожая ему смертью, они вымогли у него приказ отпустить попа. Сторож, видя приказ написанным дрожащею рукою, не хотел попа отдать. После того все опять накинулись на заседателя, но на этот раз один из стариков оборонил его. Заседатель написал второй приказ, по которому попа освободили, но самого заседателя староверы заперли в склеп»*. Потом в село приехало из Иркутска какое-то высокое начальство, и после переговоров несчастного заседателя выпустили. Священник был арестован вновь и заключен в Иркутский монастырь. Виновников бунта наказали. Но подробности бичурского дела еще предстоит выявить, уточнять — оно ждет своего исследователя.
Пересказывая бичурские события, Максимов делал простой вывод: религиозные преследования не меняют мировоззрений. «В 1860 году староверы эти говорили нам: “Нам без попа стало опять жить неможно; опять попа надо выписывать, а над прежним попом твори Бог волю Свою”. Воля эта пока нам не открыта. Более о Георгиевском сведений обнаружить не удалось.
На нынешней карте России нет уездного городка Верхнеудинска. В 1934-м он переименован в Улан-Удэ. А поселок Бичура называется так и сейчас. В атласах он обозначен тоненьким кружочком, который говорит, что в поселке проживает менее десяти тысяч человек. Километрах в шестидесяти — шестидесяти пяти от Бичуры проходит монгольская граница.
ГАКО. Ф. 62. Он. 19. Д. 1254.
ГАКО. Ф. 32. Оп. 13. Д. 486.
О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300.
*Максимов С. Народные преступления и несчастья // Отечественные записки. 1869. №4. С. 344-345.
[1] В 1813 году старообрядцы заявили местному исправнику, что «выдать Петрова в светские руки они почитают для себя тягчайшим грехом» и просили разрешения отправить священника на Иргиз, откуда он и прибыл, самим. Иркутское правительство согласилось, но при условии, чтобы священник в каждом городе был «предъявляем полиции».
Но Петров никуда не поехал. Его вновь стали искать, только тщетно.
В 1814 году стало известно, что о.Иоанн умер в Бичуре. Против старообрядцев возбудили дело, что похоронили священника без освидетельствования. Труп Петрова был вырыт и анатомирован.
Приговор Иркутской палаты уголовного суда был не слишком суров: «Хотя виновные подлежали телесному наказанию, но так как преступление их продолжалось из единой закоснелости их к старообрядческой вере, почитаемой правою, и по оной же пустились они к преждевременному погребению Петрова без анатомического свидетельства, почитая за великий грех иметь тело на поверхности, то постановлено сделать им внушение с предупреждением, что, если это повторится, то сошлются они как вредные в обществе в ссылку». (См. Гирченко В. Из истории переселения в Прибайкалье старообрядцев-семейских. Верхнеудинск, 1922. С. 20).