ЩЕЛКАНОВО — село в Мещовском уезде (ныне Юхновском районе). В 1823 году в Щелканове и окрестных деревнях прожи­вало около 1100 старообрядцев[1]. Каменный храм, построенный в 1913 году, был освящен во имя Покрова.

 

*

 

Поселился в начале девятнадцатого века в селе Щелканове ку­пец Андрей Егорович Смирнов. Когда именно, не узнать, но уже в 1804 году он открыл при своем доме старообрядческую моленную. Родом купец был из Ардынского посада Черниговской губернии. Отец его, синодский священник, еще в 1783 году бросил свой при­ход и присоединился к старообрядцам, за ним последовала вся семья. Притесняли за это Смирновых до 1802 года, а там получи­ли они от Высочайшего имени прощение. «С того самого времени были мы свободны, имели честное пропитание от трудов своих и нашли доброе между людьми звание. Жили среди дружнейшего и любезнейшего семейства, старались быть между общества почти­тельны», — писал Андрей Смирнов в одном из прошений[2]. О его отце больше ничего неизвестно, кроме даты смерти — 1812 год.

Когда Андрей Смирнов надумал переселиться в Щелканово, вновь посыпались неприятности. Ему не давали паспорт, чтобы уехать в калужские земли насовсем. В 1816 году он подал жалобу на имя министра юстиции. «Мы люди хотя и в черном виде, но люди чувствующие, да не прикажите нас теснить, побирать нас, за что денно и нощно возсылать будем ко Всевышнему теплые мольбы о здравии и о спасении его императорского величества»[3]. Смирнов просил, не унижаясь... Человеком был он деятельным: хлопотал еще об отдельном кладбище для щелкановских старооб­рядцев. Просил также, чтобы родной его брат, старообрядческий священник отец Александр мог поселиться в одном с ним селе и служить там. Сам батюшка был согласен[4]. Но больше о нем сведений нет.

Министр юстиции предписал ходатайствовать о всем, что нуж­но, установленным порядком, но за самого Андрея Смирнова за­ступился и дал распоряжение оградить его от притеснений, если они действительно имеют место.

В 1824 году Смирнов подал очередное прошение по поводу кладбища[5]. Спустя год для него отвели место[6]. И далее из-за отсутствия источников в истории щелкановского старообрядчест­ва наступает прочерк в несколько десятилетий. Есть упоминания в документах, что смирновская моленная в 1830 году сгорела. С тех пор богослужение вели непосредственно в жилом доме. Есть упоминания об опечатанной моленной в Щелканове (1830-е годы), но отождествить ее со смирновской нет оснований.

В 1862 году внук Андрея Смирнова Михаил Иванович заду­мал построить на своем дворе новую моленную, выложил камен­ный фундамент, поставил на него сруб. Зимой 1864 года приехал к Михаилу Смирнову мещовский уездный исправник, дознание проводить. «На огороде Смирнова действительно поставлено зда­ние новое из соснового леса на каменном фундаменте, покрыто те­сом, длинною в 17, шириною 11 аршин, со входа в правой стороне прорублено три окна, с левой одно окно, внутри одна половина этого здания, как видно, предназначена сделанною с потолком и отделяется от другой половины деревянною аркою, другая поло­вина сведена куполом, внутри ни пола, ни потолка нет и вообще вся постройка в черном еще виде...»[7].

Смирнов отговорился: строение, мол, предназначено под жи­лую горницу, а если строить помогали ему старообрядцы, так это в знак благодарности — долгие годы была в его доме моленная. Деньги давали по доброте душевной, зная, что он не богат... Смирнов отделался от исправника подпиской, что никто не будет собираться у него для молитвы.

Если новый дом Смирнова использовался как моленная, то очень недолго. В 1871 году пожар превратил его в груду обгоре­лых бревен[8]. Михаил Иванович построил каменный дом, пред­ложил возвести новую моленную. Односельчане с усердием от­кликнулись на его просьбу, собрали около тысячи рублей. Давали кто сколько может, кто десять, кто двести рублей, не записывая. Смирнов пристроил к одной из стен каменного дома еще три. По­лучилась отдельная комната.

Как и прежде, пошла у Смирнова служба. Как и предки его, Михаил Иванович уставщичил в своей моленной. Считал себя полным хозяином. «Дом мой, я в вас не нуждаюсь, кто хочет — ходи, кто не хочет — не ходи», — эти заносчивые слова Смирнова передавали потом щелкановцы старообрядческому архиепископу Савватию (Левшину)[9]. Построенная на общие деньги моленная действительно превратилась в его собственность. Многих оскорб­ляли высокомерные слова, но прощали их Смирнову. Привычный порядок вещей нарушило появление священника. Смирнов сам о нем хлопотал перед архиепископом. Отец Максим Савельев при­ехал в Щелканово летом 1889 года и с упованием на Бога присту­пил к служению на ниве духовной[10]. Были избраны попечители и староста моленной. Деньги от продажи свечей и кружечного сбора стали передаваться в общую кассу. Все чаще и чаще возникали с хозяином споры. Возник конфликт, который в старообрядчес­кой среде был нередким, когда возникал полноценный приход со священником, налаживалась духовная жизнь: молитвенный дом в частных руках и является собственностью одного человека, но распоряжается им община, совет попечителей, куда входит и сам хозяин, и священник. И интересы у них немного разные.

Летом отец Максим Савельев появился в селе, а 20 октября того же 1889 года местные старообрядцы решили собираться на молитву у другого человека — щелкановца Матвея Ивановича Филькина. «Мы думали, что Смирнов хлопотал священника ради спасения души своей и спасти других, думали, что он раскаялся в прежних злонравных своих отношениях, оказалось, мы обману­лись и тебя, святыи владыко, обманули своими письмами, оказа­лось, он хлопотал ради пресыщения мзды своей, не думая о ду­шевном», — жаловались щелкановцы архиепископу Савватию[11]. Отца Максима они называли тихим, кротким и смиренным[12].

Смирнов не признал обвинений односельчан[13]. На какое-то время архиепископ Савватий даже поверил ему. Савельев полу­чил письмо с упреками и оказался вынужден оправдываться пе­ред владыкой. «Смирнов когда просил у вас священника, тогда он писал, что здесь более тысячи душ христиан, но я даже не нахожу четвертой части...» «Вы пишете, что я намереваюсь отсюда бе­жать, но этого и не дай Бог помыслить никогда»[14].

Так, с большого раздора, начиналось на рубеже XIX—XX веков становление прихода в Щелканове. Смирнову было шестьдесят лет, Филькину сорок, но это не конфликт поколений, все упира­ется во власть, в собственность. Новая организация приходской жизни лишила владельца моленной прежних прав, вынудила его считаться с другими. А мешала, видимо, гордость: в пись­мах архиепископу Савватию Смирнов часто подчеркивал заслуги своих предков перед местным старообрядчеством, например, то, что в его доме ведется служба уже более ста лет (он вел отсчет с того года, когда его прадед перешел в старую веру, и поэтому количество лет получается завышенным, что касается непосредс­твенно Щелканова). Но дело не в этом. Уклад, сложившийся при Смирнове, был обречен, поскольку Михаил Иванович не думал об общественных интересах. Появление священника в Щелканове обострило противоречия.

Вначале отделившиеся от Смирнова старообрядцы пробовали молиться в тесном и стареньком домике, стоявшем у Филькина в саду. Потом, под самое Рожество, моленную перенесли в его жилой дом, на второй этаж. Сохранилось письмо щелкановских старообрядцев, где сообщается, что Смирнов вынудил местного синодского священника донести на Филькина. «Священник на­шего села о. Алексей Никольский — человек хороший, не любит входить в кляузные дела, долго отказывался, но под угрозой, что на него последует жалоба, донес». Смирнов в письме архиеписко­пу Савватию не признал обвинений и назвал клеветой, что обра­щался к Никольскому[15].

В марте 1890 года в филькинской моленной описали имущест­во, в сентябре над хозяином состоялся суд. Привлекли и Смирнова — тоже за устройство моленной. Обоих оправдали: после 1883 года закон не запрещал старообрядцам собираться на общую молитву в частных домах. Но Филькина суд напугал: целых два месяца не разрешал он молиться в его доме, опасаясь преследований. Затем богослужения у него возобновились[16].

В ноябре 1890 года архиепископ Савватий вызвал к себе в Мос­кву Смирнова и Филькина, чтобы примирить их. Михаил Ивано­вич не приехал. Единственное, что мог здесь предпринять влады­ка, — обратиться к Смирнову с письмом. «В настоящее же время к примирению не может быть иного исхода, как лишь только тебе самому себя надлежит смирить, идти к своим общественникам и проститься с ними, и мы им посоветуем примириться с тобой, а если этого для тебя трудно, то терпи так же, как и святые терпе­ли»[17].

То, что моленную в селе удалось сохранить, способствовало сплочению старообрядцев, несмотря на разрыв со Смирновым. Они обратились к архиепископу с просьбой о походной церкви, без которой нельзя выезжать в отдаленные места и проводить службу. Собрали на нее деньги[18].

Матвей Филькин осторожничал и не разрешил установить цер­ковь в моленной. Поэтому для нее было специально возведено от­дельное строение в имении одного из прихожан, в лесу, в трех километрах от Щелканова. Здесь служили только литургию[19]. Приход постепенно сплотился. Отец Максим Савельев попросил владыку прислать в село дьячка.

А Смирнов не унимался. В конце октября 1891 года он отпра­вил архиепископу Савватию вот какое письмо: «Покорнейше вас прошу выслать мои деньги, которые я вам посылал на предмет церкви, но вы церкви мне не выслали; попрошу обратить назад мои деньги пятьдесят рублей. В противном случае я вынужден буду просить суд. Чужие деньги задерживать не прикажут. Я их вам не в подарок выслал...»[20]. Далее следовали цитаты из Свя­того Писания и рассуждения о том, сколь грешно присваивать чужое. Амбиции Смирнова достигли высшей точки. Архиепископ Савватий попросил щелкановцев объяснить, в чем дело. «10 чис­ла сего ноября мы получили от Вашего Высокопреосвященства письмо, в котором извещаете, что Смирнов требует от Вас какие- то 50 руб., пожертвованные будто бы им на церковь, на что честь имеем уведомить, что со Смирновым у нас все счеты сведены.., мы с ним ничего не имеем общего. Что же касается до письма и просимости Смирнова, то, святыи владыко, не обращайте на то никакого внимания, потому что он помрачился сердцем и умом, его давно бы следовало предать церковному суду за богохульство и поношение нашей Православной веры. Мы писали вам, святыи владыко, и лично заявляли, что он отступил и что обращался к противоокружникам с просьбой принять его и те отринули его прошение. Смирнов прежде требовал 25 руб., а по прошествии не­сколько времени — 50 руб., а в сущности он Вам не посылал и нам не давал. Ему не деньги нужны, как мы теперь видим изо всего дела, а он улавливает Вас, ему только нужно Ваше письмо, в ко­тором бы Вы написали, что Вами послана церковь щелкановскому обществу, и это письмо он представит правительству, и укажет, где она находится. И поверьте нам, святыи владыко, что он все берегет Ваши письма и долго ли, коротко ли, при удобном случае представит их правительству. Одно письмо Ваше 1889 г. Смирнов показывал уряднику 12 сентября, а урядник к нам больше рас­положен, об этом сказал о. Максиму...»[21] Здесь упомянуто, что Смирнов «отступил». Есть сведения, что он присоединился к ста­рообрядцам, не признающим Белокриницкой иерархии. Об этом упоминает в одном из рапортов епархиальный миссионер Иван Жаров в 1896 году. При доме Смирнова действовала «беглопопов­ская» моленная, сообщал он в консисторию. Но сколько человек, кроме самого хозяина, ее посещало, трудно сказать.

На этом заканчивается известная нам история Михаила Смир­нова.

Предки его немало потрудились для укрепления старой веры в Щелканове. Кто знает, если бы не они, быть может, не было бы в селе старообрядческого прихода. Находясь в центре духовной жизни, Михаил Смирнов, кажется, превознес себя, в то время как с этаким грузом семейных традиций от него требовалось еще большее смирение — чтобы с полным правом сказать и о себе, как некогда говорил его дед: «Имели честное пропитание от трудов своих и нашли доброе между людьми звание...»

 

*

 

В документах канцелярии Московской старообрядческой архи­епископии мне встретилось это письмо, выделялось оно аккурат­ным каллиграфическим почерком. Тот, кто его писал, хотел до­вести до адресата, архиепископа Савватия, каждое слово. Письмо было послано из Щелканова 25 января 1894 года.

«Уведомляем вас, святый [владыко], что в минувшем году наше общество постигло крайне неприятное событие, дело состо­ит в следующем, а именно. Прихожане наши, 1-й — Михаил Ва­сильев Ярославцев, 33 лет, крещен в Великороссийской церкви и вслед затем в младенчестве был переправлен в старообрядчест­во, родители его и все семейство искони бе старообрядцы. Жену он взял великороссийскую в 1890 году, которую переправил, и венчал их поп калужский Пармен (Силаев, впоследствии епископ Павел. — В.Б.). 2-й Аркадий Иванов Лапин, который крещен в Великороссийской церкви, переправлен он в старообрядчество Смирновым в 1884 году, т. е. до издания строгого указа о переходах, и за 5 лет до поступления к нам отца (Максима Савельева — В.Б.). Жена его взята из старинного дома старообрядцев, Но крещена в Великороссийской церкви, переправлена в старообрял чество во младенчестве, ей 33 года.

Считая вполне Ярославцева и Лапина старообрядцами, которые всегда ходили к нам на общую молитву, у которых отец Максим крестил детей как у своих прихожан. Против них было возбужде­но уголовное преследование, и дело разбиралось в окружном суде 27 ноября. О. Максима приговорил суд на четыре месяца в тюрь­му, а Аркадия Лапина и его жену и Михаила Ярославцева, тро­их, на два месяца в тюрьму каждого, а жену М. Ярославцева которая пришла в старообрядчество в 1890 году, только на 7 дней под арест. Такое постановление суда мы находим неправильным и даже удивления достойно. Ярославцев и Лапин с женами сами за себя, то есть за переход в старообрядчество не привлекались судом, но за допущение, что детей окрестили в старообрядчестве за то и наказаны все. Судя здраво, если за себя Ярославцев и Лапин не привлекались, то ясно, что суд сознал их старообрядца­ми, а если родители старообрядцы, то и рожденные дети от них должны быть старообрядцы. Верно власть их наказывать, а нам терпеть. Вследствие вышеобъясненного обращаемся к вам, святыи владыко, с покорнейшею нашею просьбою помочь нам, сколько от Вас будет зависеть. Общественных денег у нас нет, и общество несильное, нужно нанять защитника, а на это потребуется много денег. Быть может, в вашей пастве найдется такой благодетель, знающий в подобных случаях дело, который не откажется помочь в столь плачевном для отца Максима, а также и всего общества нашего положении. Дело еще не окончено, оно будет рассматри­ваться 7 февраля сего года в Московской судебной палате. Если это дело не оправдится, то нам предстоит еще хуже настоящего потому что в нашем обществе за неимением священника все почти крещены в Великороссийской церкви...»[22]

А значит — посадить можно всех старообрядцев Щелканова!

Смог ли архиепископ Савватий чем-то помочь или нет ска­зать трудно, но Максиму Савельеву скостили срок наказания до двух месяцев. Однако дело (в том числе по настоянию Калужской духовной консистории) раскручивалось дальше. 25 марта следо­ватель вызвал священника на допрос в Мещовск, за 28 верст. На самое Благовещение[23].

Вскоре в Мещовске состоялось еще одно судебное заседание. «И сим имею честь вас уведомить, — написал отец Максим архиепископу Савватию после него, — что постигло меня другое горе, т.е. вторично приговорил меня на два месяца в тюрьму 11 мая сего года в Мещовске окружной суд»[24].

В другом письме архиепископу Савватию в августе 1894 года он еще раз напоминал, что пришлось пережить: «...Окружной суд осудил меня на четыре месяца в тюрьму ноября 27 дня (т.е. про­шлого 1893 г.), мы на этот приговор подавали апелляционный отзыв в Московскую судебную палату, благодаря Бога палата два месяца нам убавила, мы подавали отзыв в Сенат, и до сего числа нам из Сената извещения никакого нету. Такое же наше второе дело разбиралось в городе Мещовске сего года, мая 11 числа, на Преполовение Господне, и осудили меня тоже на два месяца в тюрьму, в заключение этого всего дела, т.е. по нашему здесь обществу нельзя никакие требы совершать, потому что они все крещены в цер[кви] Великороссийской, на то и прошу вашего бла­гословения, что мне делать?»[25].

22 ноября того же 1894 года Максим Савельев сообщил, что он оправдан. «Меня палата оправдала, а на ходатайства я занимал денег сто руб. сер[ебром], уже деньги все потрачены на судебные дела Итако, всепокорнейшею припадаю [с] просьбою, обратите христианское сожаление к этому делу, хоть пожалейте малолет­них детей — не ради меня, грешного, но ради Царицы Небесной». В конце письма есть приписка: «Это второе наше дело, и было оно приговорено на два месяца в тюрьму и с лишением некоторых прав и преимуществ. Благодаря Бога, палата оправдала. Разбира­ла дела палата 15 ноября сего года»[26].

В других своих письмах священник жаловался на бедность, малое количество прихожан. Так, летом 1896 года он сообщал архиепископу Савватию, что за семь лет обвенчал только девять браков[27]. В другом письме, написанном в октябре того же года, просил у архиепископа и Московского духовного совета денежной помощи: «Я имею пять человек детей и живу здесь осьмои год, и в восемь лет обвенчал 11 браков, крестин совсем мало и прочих треб тоже, вот тут и живи, чем хочешь»[28].

Бедность и преследования с судами, быть может, стали одной из причин того, что священник чаще и чаще стал пить. В архи­епископию пошли коллективные жалобы, даже с просьбой вообще перевести его из Щелканова[29]. Максим Савельев угодил в конце концов под запрещение и, видимо, вскоре был переведен; в 1897 году архиепископ Савватий прислал в щелкановским старообряд­цам извещение, что в село определяется новый священник, Анл рей Журавлев[30].

С Максимом Савельевым его духовные дети расстались как по­лагается по-христиански, всё простив друг другу. От имени попе­чителей молитвенного дома сообщал об этом архиепископу Савва- тию щелкановец Георгий Алексеевич Кузнецов осенью 1897 года- «... Прежде служивый в нашей парохии священник Савельев мно­го терпел от врагов нападения, предложим здесь вкратце Вам мы, святыи владыко. 1-е: был наказана тюремным заключением Ок­ружным судом два раза, судебной Московской палатой два раза, и дело его, Савельева, было в Сенате, в вышепомянутые суды был он привлекаем за крещение детей, Богом и Покровом Царицы Небесной и святым Николою Угодником, и всеми святыми, и ва­шими святыми молитвами — был ото всего оправдан; 2-е, и мы, святыи владыко, друг другу принесли прощение и примирение по долгу христианскому, и могли бы принять Савельева в нашу парохию, но Вы сами знаете, что здесь посланный по Вашему бла­гословению священник отец Андрей, и мы опасаемся его удалить, дабы не сделать греха против этого святого дела»[31].

В 1897 году возбудили новое преследование против Матвея Филькина. Дело было прекращено за отсутствием состава пре­ступления: в жилом доме собираться на общую молитву закон не запрещал. Моленная так и оставалась в его доме на втором этаже. Были попытки добиться официального разрешения на нее, но все они закончились неудачей.

Моленная Филькина состояла из двух комнат, одна 11 аршин в длину и 7 в ширину, другая, где и собирались молящиеся, была меньше — 7 на 7 аршин. В обеих комнатах потолок был ошту­катуренный, с кругами для ламп. При моленной была еще одна комната с русской печью. Окна выходили на торговую площадь села. Иконы на южной стороне стояли в три ряда на прибитых к стене полках. На восточной стороне находилось два ряда икон, а над дверью, что вела в моленную, один ряд. Филькин разрешил перенести к нему походную церковь. В протоколе полицейского осмотра упоминаются занавеси из красной узорчатой шелковой материи с боковыми дверьми и царскими вратами. За этими занавесями располагался алтарь, престол с распятием и двумя ико­нами по бокам. «Как пред распятием, так и пред боковыми его иконами стоят толстые восковые свечи в подсвечниках». Перед царскими вратами висела церковная люстра с толстыми, в два фунта весом, восковыми свечами. В протоколе осмотра отмечен стол, похожий на жертвенник, покрытый красной материей, три аналоя с иконами, престол с крестом и Евангелием.

Иконы в другой комнате висели в два ряда. Перед ними были лампадки, кое-где стояли те же толстые восковые свечи. На стене, отделявшей моленную от алтарной части, были прилажены два печатных бумажных листа; один — «Сказание о лестовке», другой — копия определения Калужского окружного суда об оправдании Матвея Филькина и Смирнова, обвинявшихся в устройстве молен­ных без разрешения властей. Этот лист был заключен в рамочку под стекло.

Священник Андрей Васильевич Журавлев был родом из дерев­ни Акатово Егорьевского уезда Рязанской губернии. В сан его ру­кополагал архиепископ Савватий (Левшин) Московский, и около пяти лет прослужил отец Андрей в Москве. Затем был переведен в Кострому, где прожил еще пять или шесть лет. И уже оттуда в Щелканово. «Сюда он прибыл в победоносцевские гонительные времена на старообрядческое духовенство за ношение длинных во­лос и платья. Не избег и о. Андрей этих гонений и поплатился за свои волосы и кафтан»[32]. Он испытал в Щелканове те же беды, что и Максим Савельев.

23 ноября 1897 года полицейский урядник по фамилии Ренардсон объявил священнику указ Калужского губернского правле­ния от 28 октября 1896 года, запрещающий старообрядческому духовенству носить длинные волосы и одежду, какую носят попы господствующего вероисповедания. Журавлев отказался дать под­писку, что будет этот указ исполнять. Против священника воз­будили уголовное дело. 30 декабря 1897 года его разбирал зем­ский начальник пятого участка Мещовского уезда. В 1911 году документы по этому делу опубликовал журнал «Старообрядческая мысль». На суде священник заявил о том, что волосы хотя и не стрижет, но и открыто их не показывает, закрывая воротником чуйки или пальто. Одежду с широким рукавом он тоже не но­сит. «Волосы обрезать не могу, здесь я живу временно, нынче здесь, а завтра на родине в Рязанской губернии. В других местах нас так не преследуют»[33]. Ренардсон стал требовать насильно ос­тричь Журавлева. Земский начальник приговорил священника к штрафу в 25 рублей, «а при несостоятельности — аресту на семь дней»[34]. Приговор можно было обжаловать. 26 февраля 1898 дело рассматривал Мещовский уездный съезд. Обвинение в «оказательстве раскола» сняли, а вот за отказ дать подписку и остричься подтвердили прежний приговор, штраф.

Около 1900 года Журавлев был переведен в малоярославецкую деревню Кривошеино, а оттуда на родину в Акатово, где тихо преставился 26 января 1910 года. Похоронен он был на старооб­рядческом кладбище в Егорьевске.

Накануне XX века миссионерами господствующего вероиспо­ведания Щелканово характеризовалось как крупный торговый пункт, который «издавна служил и в настоящее время служит притоном разного рода раскольничих сект и толков». Здесь были беспоповцы «во главе дома Митяевых», беглопоповцы «во главе мещовского мещанина М.И. Смирнова», о чем упоминалось выше. Не был, конечно, забыт и Филькин. «У каждого вышеперечислен­ного толка есть свои моленные...» Щелкановские старообрядцы поддерживали связи с Москвой, Калугой, Боровском. В местном синодском храме проводились миссионерские беседы, собиравшие большое количество народа[35].

В ноябре 1902 года в Щелканове появляется новый священник — Иосиф Алексеевич Смирнов. К Михаилу Смирнову он не имеет никакого отношения.

Отец Иосиф родился около 1840 года в деревне Малые Липки Смоленской губернии. В конце 1880 годов стал священником в малоярославецкой деревне Кривошеино, потом перевелся в Малые Липки Смоленской губернии, и оттуда через три года — в Щелка­ново. Сведений о нем сохранилось немного. 25 декабря 1910 года епископ Калужско-Смоленский Иона (Александров) рукоположил в Щелканово нового священника — Фому Константиновича Хрус­талева. Отец Иосиф Смирнов в следующем году по старости лет перестал служить.

Сведений о Хрусталеве тоже мало, как и о его предшествен­нике. В Государственном архиве Калужской области хранится уголовное дело, заведенное на священника в 1915 году. Он присо­единил одного крестьянина к старой вере в обход установленных законом формальностей. Со священника взяли подписку о невы­езде из Щелканова. Разбирательство протянулось до 1917 года, а там по указу временного правительства Хрусталев попал под амнистию. В следственном деле упоминается, что в 1916-м в семье отца Фомы было восемь человек детей[36]. Последнее выявленное упоминание об отце Фоме относится к 1924 году. Мне доводилось слышать, что он умер в Щелканове и похоронен на здешнем клад­бище.

В 1907 году щелкановские старообрядцы официально зарегис­трировали в селе общину. В январе 1908 года был избран ее совет. В него вошли самые активные прихожане: товарищем председа­теля (заместителем) стал Матвей Филькин, председателем Алек­сей Федорович Баженов[37]. Скорее всего, в это время начинается в селе строительство каменной старообрядческой церкви. В 1913 году храм уже был возведен. Его освятили во имя Покрова. В том же году его посетил епископ Павел (Силаев) Калужско-Смоленс­кий[38]. В советское время в нем устроили маслозавод. В настоящее время там, где он стоял — ничего, ровное место.

В 1931 году первый председатель щелкановской старообрядчес­кой общины Алексей Баженов был осужден на пять лет ссылки в Казахстан и его дальнейшая судьба неизвестна[39]. Тогда он работал плотником в колхозе. В тот же день и тот же приговор был вынесен двум сыновьям Матвея Филькина — Михаилу и Сергею. Оба они жили в Москве. Первый работал агентом Бауманского РЖСКТ (Рабочее жилищно-кооперативное строительное товари­щество), второй — шофером[40]. Пять лет ссылки получил щелкано вец Иван Семенович Копонев. В 1907 году именно ему поручили подавать заявление о регистрации общины. Родной брат Копонева Петр входил в совет общины[41]. В списке членов совета общины числится Дмитрий Александрович Петухин; в 1931 году к пятилетней ссылке приговорили его сына Василия и (скорее всего) внука — тот получил три года[42]. То, что приговор был вынесен всем в один день, означает, что проходили эти люди по одному уголовному делу.

Ныне в Щелканове нет старообрядческой общины, и нет, к сожалению, и предпосылок к ее возрождению.

 

 

 

 

[1] ГАКО. Ф. 62. Оп. 1. Д. 2051. Л. 3.

[2] ГАКО. Ф. 54. Оп. 1. Д. 772. Л. 1.

[3] Там же. Л. 4 об.

[4] Там же. Л. 6 об.

[5] ГАКО. Ф. 62. Оп. 1. Д. 2051. Л. 8.

[6] Там же. Л. 32.

[7] ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 1585. Л. 5.

[8] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 195. Ед.хр. 7. Л. 155.

[9] Там же.

[10] Там же. Л. 225.

[11] Там же. Л. 156.

[12] Там же. Л. 155 об.

[13] Там же. Л. 163.

[14] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 197. Ед. хр. 9. Л. 67 и 68.

[15] Там же. Лл. 137–138об.

[16] Там же. Л. 114 об.

[17] Там же. Л. 102. Проститься – т. е. попросить прощения.

[18] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 197. Ед. хр. 10. Лл. 11–11 об.

[19] Там же. Л. 73.

[20] Там же. Л. 83.

[21] Там же. Л. 85.

[22] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 279. Лл. 26–27 об.

[23] Там же. Лл. 37, 63.

[24] Там же. Лл. 92 об.–93.

[25] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Ед. хр. 338. Л. 76.

[26] Там же. Л. 367.

[27] РГАДА Ф. 1475. Оп. 1. Д. 353. Лл. 26 об.–27.

[28] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 355. Лл. 121–122.

[29] Например: РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 67. Лл. 3–4.

[30] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 361. Л. 29.

[31] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 67. Лл. 21–21 об.

[32] О прошлом «оказательстве раскола» // Старообрядческая мысль. 1911. №2. С. 124.

[33] Там же. С. 126.

[34] Там же. С. 127.

[35] ГАКО. Ф. 33. Д. 2013. Л. 38 об.

[36] ГАКО. Ф. 56. Оп. 2. Д. 1548. Л. 39.

[37] ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д. 2233. Л. 8. Кроме них избраны также были Дмитрий Александрович Петухин, Петр Семенович Копонев, Андрей Егорович Куз­нецов, Василий Федорович Баженов, Федор Карпович Парфенов, Василий Васильевич Ярославцев, Ефим Петрович Карелин.

[38] С. Щелканово Калужской губ. // Церковь. 1913. №37. С. 900.

[39] Из бездны небытия: Книга памяти репрессированных калужан. Калуга, 1993. Т. 1. 1993. С. 112.

[40] Там же. Т. 3. С.323.

[41] Там же. Т. 2. С.193; ГАКО. Ф. 62. Оп.19. Д. 2233 Л. 18

[42] Там же. Т. 3. С. 30–31.