ЩЕЛКАНОВО — село в Мещовском уезде (ныне Юхновском районе). В 1823 году в Щелканове и окрестных деревнях проживало около 1100 старообрядцев[1]. Каменный храм, построенный в 1913 году, был освящен во имя Покрова.
*
Поселился в начале девятнадцатого века в селе Щелканове купец Андрей Егорович Смирнов. Когда именно, не узнать, но уже в 1804 году он открыл при своем доме старообрядческую моленную. Родом купец был из Ардынского посада Черниговской губернии. Отец его, синодский священник, еще в 1783 году бросил свой приход и присоединился к старообрядцам, за ним последовала вся семья. Притесняли за это Смирновых до 1802 года, а там получили они от Высочайшего имени прощение. «С того самого времени были мы свободны, имели честное пропитание от трудов своих и нашли доброе между людьми звание. Жили среди дружнейшего и любезнейшего семейства, старались быть между общества почтительны», — писал Андрей Смирнов в одном из прошений[2]. О его отце больше ничего неизвестно, кроме даты смерти — 1812 год.
Когда Андрей Смирнов надумал переселиться в Щелканово, вновь посыпались неприятности. Ему не давали паспорт, чтобы уехать в калужские земли насовсем. В 1816 году он подал жалобу на имя министра юстиции. «Мы люди хотя и в черном виде, но люди чувствующие, да не прикажите нас теснить, побирать нас, за что денно и нощно возсылать будем ко Всевышнему теплые мольбы о здравии и о спасении его императорского величества»[3]. Смирнов просил, не унижаясь... Человеком был он деятельным: хлопотал еще об отдельном кладбище для щелкановских старообрядцев. Просил также, чтобы родной его брат, старообрядческий священник отец Александр мог поселиться в одном с ним селе и служить там. Сам батюшка был согласен[4]. Но больше о нем сведений нет.
Министр юстиции предписал ходатайствовать о всем, что нужно, установленным порядком, но за самого Андрея Смирнова заступился и дал распоряжение оградить его от притеснений, если они действительно имеют место.
В 1824 году Смирнов подал очередное прошение по поводу кладбища[5]. Спустя год для него отвели место[6]. И далее из-за отсутствия источников в истории щелкановского старообрядчества наступает прочерк в несколько десятилетий. Есть упоминания в документах, что смирновская моленная в 1830 году сгорела. С тех пор богослужение вели непосредственно в жилом доме. Есть упоминания об опечатанной моленной в Щелканове (1830-е годы), но отождествить ее со смирновской нет оснований.
В 1862 году внук Андрея Смирнова Михаил Иванович задумал построить на своем дворе новую моленную, выложил каменный фундамент, поставил на него сруб. Зимой 1864 года приехал к Михаилу Смирнову мещовский уездный исправник, дознание проводить. «На огороде Смирнова действительно поставлено здание новое из соснового леса на каменном фундаменте, покрыто тесом, длинною в 17, шириною 11 аршин, со входа в правой стороне прорублено три окна, с левой одно окно, внутри одна половина этого здания, как видно, предназначена сделанною с потолком и отделяется от другой половины деревянною аркою, другая половина сведена куполом, внутри ни пола, ни потолка нет и вообще вся постройка в черном еще виде...»[7].
Смирнов отговорился: строение, мол, предназначено под жилую горницу, а если строить помогали ему старообрядцы, так это в знак благодарности — долгие годы была в его доме моленная. Деньги давали по доброте душевной, зная, что он не богат... Смирнов отделался от исправника подпиской, что никто не будет собираться у него для молитвы.
Если новый дом Смирнова использовался как моленная, то очень недолго. В 1871 году пожар превратил его в груду обгорелых бревен[8]. Михаил Иванович построил каменный дом, предложил возвести новую моленную. Односельчане с усердием откликнулись на его просьбу, собрали около тысячи рублей. Давали кто сколько может, кто десять, кто двести рублей, не записывая. Смирнов пристроил к одной из стен каменного дома еще три. Получилась отдельная комната.
Как и прежде, пошла у Смирнова служба. Как и предки его, Михаил Иванович уставщичил в своей моленной. Считал себя полным хозяином. «Дом мой, я в вас не нуждаюсь, кто хочет — ходи, кто не хочет — не ходи», — эти заносчивые слова Смирнова передавали потом щелкановцы старообрядческому архиепископу Савватию (Левшину)[9]. Построенная на общие деньги моленная действительно превратилась в его собственность. Многих оскорбляли высокомерные слова, но прощали их Смирнову. Привычный порядок вещей нарушило появление священника. Смирнов сам о нем хлопотал перед архиепископом. Отец Максим Савельев приехал в Щелканово летом 1889 года и с упованием на Бога приступил к служению на ниве духовной[10]. Были избраны попечители и староста моленной. Деньги от продажи свечей и кружечного сбора стали передаваться в общую кассу. Все чаще и чаще возникали с хозяином споры. Возник конфликт, который в старообрядческой среде был нередким, когда возникал полноценный приход со священником, налаживалась духовная жизнь: молитвенный дом в частных руках и является собственностью одного человека, но распоряжается им община, совет попечителей, куда входит и сам хозяин, и священник. И интересы у них немного разные.
Летом отец Максим Савельев появился в селе, а 20 октября того же 1889 года местные старообрядцы решили собираться на молитву у другого человека — щелкановца Матвея Ивановича Филькина. «Мы думали, что Смирнов хлопотал священника ради спасения души своей и спасти других, думали, что он раскаялся в прежних злонравных своих отношениях, оказалось, мы обманулись и тебя, святыи владыко, обманули своими письмами, оказалось, он хлопотал ради пресыщения мзды своей, не думая о душевном», — жаловались щелкановцы архиепископу Савватию[11]. Отца Максима они называли тихим, кротким и смиренным[12].
Смирнов не признал обвинений односельчан[13]. На какое-то время архиепископ Савватий даже поверил ему. Савельев получил письмо с упреками и оказался вынужден оправдываться перед владыкой. «Смирнов когда просил у вас священника, тогда он писал, что здесь более тысячи душ христиан, но я даже не нахожу четвертой части...» «Вы пишете, что я намереваюсь отсюда бежать, но этого и не дай Бог помыслить никогда»[14].
Так, с большого раздора, начиналось на рубеже XIX—XX веков становление прихода в Щелканове. Смирнову было шестьдесят лет, Филькину сорок, но это не конфликт поколений, все упирается во власть, в собственность. Новая организация приходской жизни лишила владельца моленной прежних прав, вынудила его считаться с другими. А мешала, видимо, гордость: в письмах архиепископу Савватию Смирнов часто подчеркивал заслуги своих предков перед местным старообрядчеством, например, то, что в его доме ведется служба уже более ста лет (он вел отсчет с того года, когда его прадед перешел в старую веру, и поэтому количество лет получается завышенным, что касается непосредственно Щелканова). Но дело не в этом. Уклад, сложившийся при Смирнове, был обречен, поскольку Михаил Иванович не думал об общественных интересах. Появление священника в Щелканове обострило противоречия.
Вначале отделившиеся от Смирнова старообрядцы пробовали молиться в тесном и стареньком домике, стоявшем у Филькина в саду. Потом, под самое Рожество, моленную перенесли в его жилой дом, на второй этаж. Сохранилось письмо щелкановских старообрядцев, где сообщается, что Смирнов вынудил местного синодского священника донести на Филькина. «Священник нашего села о. Алексей Никольский — человек хороший, не любит входить в кляузные дела, долго отказывался, но под угрозой, что на него последует жалоба, донес». Смирнов в письме архиепископу Савватию не признал обвинений и назвал клеветой, что обращался к Никольскому[15].
В марте 1890 года в филькинской моленной описали имущество, в сентябре над хозяином состоялся суд. Привлекли и Смирнова — тоже за устройство моленной. Обоих оправдали: после 1883 года закон не запрещал старообрядцам собираться на общую молитву в частных домах. Но Филькина суд напугал: целых два месяца не разрешал он молиться в его доме, опасаясь преследований. Затем богослужения у него возобновились[16].
В ноябре 1890 года архиепископ Савватий вызвал к себе в Москву Смирнова и Филькина, чтобы примирить их. Михаил Иванович не приехал. Единственное, что мог здесь предпринять владыка, — обратиться к Смирнову с письмом. «В настоящее же время к примирению не может быть иного исхода, как лишь только тебе самому себя надлежит смирить, идти к своим общественникам и проститься с ними, и мы им посоветуем примириться с тобой, а если этого для тебя трудно, то терпи так же, как и святые терпели»[17].
То, что моленную в селе удалось сохранить, способствовало сплочению старообрядцев, несмотря на разрыв со Смирновым. Они обратились к архиепископу с просьбой о походной церкви, без которой нельзя выезжать в отдаленные места и проводить службу. Собрали на нее деньги[18].
Матвей Филькин осторожничал и не разрешил установить церковь в моленной. Поэтому для нее было специально возведено отдельное строение в имении одного из прихожан, в лесу, в трех километрах от Щелканова. Здесь служили только литургию[19]. Приход постепенно сплотился. Отец Максим Савельев попросил владыку прислать в село дьячка.
А Смирнов не унимался. В конце октября 1891 года он отправил архиепископу Савватию вот какое письмо: «Покорнейше вас прошу выслать мои деньги, которые я вам посылал на предмет церкви, но вы церкви мне не выслали; попрошу обратить назад мои деньги пятьдесят рублей. В противном случае я вынужден буду просить суд. Чужие деньги задерживать не прикажут. Я их вам не в подарок выслал...»[20]. Далее следовали цитаты из Святого Писания и рассуждения о том, сколь грешно присваивать чужое. Амбиции Смирнова достигли высшей точки. Архиепископ Савватий попросил щелкановцев объяснить, в чем дело. «10 числа сего ноября мы получили от Вашего Высокопреосвященства письмо, в котором извещаете, что Смирнов требует от Вас какие- то 50 руб., пожертвованные будто бы им на церковь, на что честь имеем уведомить, что со Смирновым у нас все счеты сведены.., мы с ним ничего не имеем общего. Что же касается до письма и просимости Смирнова, то, святыи владыко, не обращайте на то никакого внимания, потому что он помрачился сердцем и умом, его давно бы следовало предать церковному суду за богохульство и поношение нашей Православной веры. Мы писали вам, святыи владыко, и лично заявляли, что он отступил и что обращался к противоокружникам с просьбой принять его и те отринули его прошение. Смирнов прежде требовал 25 руб., а по прошествии несколько времени — 50 руб., а в сущности он Вам не посылал и нам не давал. Ему не деньги нужны, как мы теперь видим изо всего дела, а он улавливает Вас, ему только нужно Ваше письмо, в котором бы Вы написали, что Вами послана церковь щелкановскому обществу, и это письмо он представит правительству, и укажет, где она находится. И поверьте нам, святыи владыко, что он все берегет Ваши письма и долго ли, коротко ли, при удобном случае представит их правительству. Одно письмо Ваше 1889 г. Смирнов показывал уряднику 12 сентября, а урядник к нам больше расположен, об этом сказал о. Максиму...»[21] Здесь упомянуто, что Смирнов «отступил». Есть сведения, что он присоединился к старообрядцам, не признающим Белокриницкой иерархии. Об этом упоминает в одном из рапортов епархиальный миссионер Иван Жаров в 1896 году. При доме Смирнова действовала «беглопоповская» моленная, сообщал он в консисторию. Но сколько человек, кроме самого хозяина, ее посещало, трудно сказать.
На этом заканчивается известная нам история Михаила Смирнова.
Предки его немало потрудились для укрепления старой веры в Щелканове. Кто знает, если бы не они, быть может, не было бы в селе старообрядческого прихода. Находясь в центре духовной жизни, Михаил Смирнов, кажется, превознес себя, в то время как с этаким грузом семейных традиций от него требовалось еще большее смирение — чтобы с полным правом сказать и о себе, как некогда говорил его дед: «Имели честное пропитание от трудов своих и нашли доброе между людьми звание...»
*
В документах канцелярии Московской старообрядческой архиепископии мне встретилось это письмо, выделялось оно аккуратным каллиграфическим почерком. Тот, кто его писал, хотел довести до адресата, архиепископа Савватия, каждое слово. Письмо было послано из Щелканова 25 января 1894 года.
«Уведомляем вас, святый [владыко], что в минувшем году наше общество постигло крайне неприятное событие, дело состоит в следующем, а именно. Прихожане наши, 1-й — Михаил Васильев Ярославцев, 33 лет, крещен в Великороссийской церкви и вслед затем в младенчестве был переправлен в старообрядчество, родители его и все семейство искони бе старообрядцы. Жену он взял великороссийскую в 1890 году, которую переправил, и венчал их поп калужский Пармен (Силаев, впоследствии епископ Павел. — В.Б.). 2-й Аркадий Иванов Лапин, который крещен в Великороссийской церкви, переправлен он в старообрядчество Смирновым в 1884 году, т. е. до издания строгого указа о переходах, и за 5 лет до поступления к нам отца (Максима Савельева — В.Б.). Жена его взята из старинного дома старообрядцев, Но крещена в Великороссийской церкви, переправлена в старообрял чество во младенчестве, ей 33 года.
Считая вполне Ярославцева и Лапина старообрядцами, которые всегда ходили к нам на общую молитву, у которых отец Максим крестил детей как у своих прихожан. Против них было возбуждено уголовное преследование, и дело разбиралось в окружном суде 27 ноября. О. Максима приговорил суд на четыре месяца в тюрьму, а Аркадия Лапина и его жену и Михаила Ярославцева, троих, на два месяца в тюрьму каждого, а жену М. Ярославцева которая пришла в старообрядчество в 1890 году, только на 7 дней под арест. Такое постановление суда мы находим неправильным и даже удивления достойно. Ярославцев и Лапин с женами сами за себя, то есть за переход в старообрядчество не привлекались судом, но за допущение, что детей окрестили в старообрядчестве за то и наказаны все. Судя здраво, если за себя Ярославцев и Лапин не привлекались, то ясно, что суд сознал их старообрядцами, а если родители старообрядцы, то и рожденные дети от них должны быть старообрядцы. Верно власть их наказывать, а нам терпеть. Вследствие вышеобъясненного обращаемся к вам, святыи владыко, с покорнейшею нашею просьбою помочь нам, сколько от Вас будет зависеть. Общественных денег у нас нет, и общество несильное, нужно нанять защитника, а на это потребуется много денег. Быть может, в вашей пастве найдется такой благодетель, знающий в подобных случаях дело, который не откажется помочь в столь плачевном для отца Максима, а также и всего общества нашего положении. Дело еще не окончено, оно будет рассматриваться 7 февраля сего года в Московской судебной палате. Если это дело не оправдится, то нам предстоит еще хуже настоящего потому что в нашем обществе за неимением священника все почти крещены в Великороссийской церкви...»[22]
А значит — посадить можно всех старообрядцев Щелканова!
Смог ли архиепископ Савватий чем-то помочь или нет сказать трудно, но Максиму Савельеву скостили срок наказания до двух месяцев. Однако дело (в том числе по настоянию Калужской духовной консистории) раскручивалось дальше. 25 марта следователь вызвал священника на допрос в Мещовск, за 28 верст. На самое Благовещение[23].
Вскоре в Мещовске состоялось еще одно судебное заседание. «И сим имею честь вас уведомить, — написал отец Максим архиепископу Савватию после него, — что постигло меня другое горе, т.е. вторично приговорил меня на два месяца в тюрьму 11 мая сего года в Мещовске окружной суд»[24].
В другом письме архиепископу Савватию в августе 1894 года он еще раз напоминал, что пришлось пережить: «...Окружной суд осудил меня на четыре месяца в тюрьму ноября 27 дня (т.е. прошлого 1893 г.), мы на этот приговор подавали апелляционный отзыв в Московскую судебную палату, благодаря Бога палата два месяца нам убавила, мы подавали отзыв в Сенат, и до сего числа нам из Сената извещения никакого нету. Такое же наше второе дело разбиралось в городе Мещовске сего года, мая 11 числа, на Преполовение Господне, и осудили меня тоже на два месяца в тюрьму, в заключение этого всего дела, т.е. по нашему здесь обществу нельзя никакие требы совершать, потому что они все крещены в цер[кви] Великороссийской, на то и прошу вашего благословения, что мне делать?»[25].
22 ноября того же 1894 года Максим Савельев сообщил, что он оправдан. «Меня палата оправдала, а на ходатайства я занимал денег сто руб. сер[ебром], уже деньги все потрачены на судебные дела Итако, всепокорнейшею припадаю [с] просьбою, обратите христианское сожаление к этому делу, хоть пожалейте малолетних детей — не ради меня, грешного, но ради Царицы Небесной». В конце письма есть приписка: «Это второе наше дело, и было оно приговорено на два месяца в тюрьму и с лишением некоторых прав и преимуществ. Благодаря Бога, палата оправдала. Разбирала дела палата 15 ноября сего года»[26].
В других своих письмах священник жаловался на бедность, малое количество прихожан. Так, летом 1896 года он сообщал архиепископу Савватию, что за семь лет обвенчал только девять браков[27]. В другом письме, написанном в октябре того же года, просил у архиепископа и Московского духовного совета денежной помощи: «Я имею пять человек детей и живу здесь осьмои год, и в восемь лет обвенчал 11 браков, крестин совсем мало и прочих треб тоже, вот тут и живи, чем хочешь»[28].
Бедность и преследования с судами, быть может, стали одной из причин того, что священник чаще и чаще стал пить. В архиепископию пошли коллективные жалобы, даже с просьбой вообще перевести его из Щелканова[29]. Максим Савельев угодил в конце концов под запрещение и, видимо, вскоре был переведен; в 1897 году архиепископ Савватий прислал в щелкановским старообрядцам извещение, что в село определяется новый священник, Анл рей Журавлев[30].
С Максимом Савельевым его духовные дети расстались как полагается по-христиански, всё простив друг другу. От имени попечителей молитвенного дома сообщал об этом архиепископу Савва- тию щелкановец Георгий Алексеевич Кузнецов осенью 1897 года- «... Прежде служивый в нашей парохии священник Савельев много терпел от врагов нападения, предложим здесь вкратце Вам мы, святыи владыко. 1-е: был наказана тюремным заключением Окружным судом два раза, судебной Московской палатой два раза, и дело его, Савельева, было в Сенате, в вышепомянутые суды был он привлекаем за крещение детей, Богом и Покровом Царицы Небесной и святым Николою Угодником, и всеми святыми, и вашими святыми молитвами — был ото всего оправдан; 2-е, и мы, святыи владыко, друг другу принесли прощение и примирение по долгу христианскому, и могли бы принять Савельева в нашу парохию, но Вы сами знаете, что здесь посланный по Вашему благословению священник отец Андрей, и мы опасаемся его удалить, дабы не сделать греха против этого святого дела»[31].
В 1897 году возбудили новое преследование против Матвея Филькина. Дело было прекращено за отсутствием состава преступления: в жилом доме собираться на общую молитву закон не запрещал. Моленная так и оставалась в его доме на втором этаже. Были попытки добиться официального разрешения на нее, но все они закончились неудачей.
Моленная Филькина состояла из двух комнат, одна 11 аршин в длину и 7 в ширину, другая, где и собирались молящиеся, была меньше — 7 на 7 аршин. В обеих комнатах потолок был оштукатуренный, с кругами для ламп. При моленной была еще одна комната с русской печью. Окна выходили на торговую площадь села. Иконы на южной стороне стояли в три ряда на прибитых к стене полках. На восточной стороне находилось два ряда икон, а над дверью, что вела в моленную, один ряд. Филькин разрешил перенести к нему походную церковь. В протоколе полицейского осмотра упоминаются занавеси из красной узорчатой шелковой материи с боковыми дверьми и царскими вратами. За этими занавесями располагался алтарь, престол с распятием и двумя иконами по бокам. «Как пред распятием, так и пред боковыми его иконами стоят толстые восковые свечи в подсвечниках». Перед царскими вратами висела церковная люстра с толстыми, в два фунта весом, восковыми свечами. В протоколе осмотра отмечен стол, похожий на жертвенник, покрытый красной материей, три аналоя с иконами, престол с крестом и Евангелием.
Иконы в другой комнате висели в два ряда. Перед ними были лампадки, кое-где стояли те же толстые восковые свечи. На стене, отделявшей моленную от алтарной части, были прилажены два печатных бумажных листа; один — «Сказание о лестовке», другой — копия определения Калужского окружного суда об оправдании Матвея Филькина и Смирнова, обвинявшихся в устройстве моленных без разрешения властей. Этот лист был заключен в рамочку под стекло.
Священник Андрей Васильевич Журавлев был родом из деревни Акатово Егорьевского уезда Рязанской губернии. В сан его рукополагал архиепископ Савватий (Левшин) Московский, и около пяти лет прослужил отец Андрей в Москве. Затем был переведен в Кострому, где прожил еще пять или шесть лет. И уже оттуда в Щелканово. «Сюда он прибыл в победоносцевские гонительные времена на старообрядческое духовенство за ношение длинных волос и платья. Не избег и о. Андрей этих гонений и поплатился за свои волосы и кафтан»[32]. Он испытал в Щелканове те же беды, что и Максим Савельев.
23 ноября 1897 года полицейский урядник по фамилии Ренардсон объявил священнику указ Калужского губернского правления от 28 октября 1896 года, запрещающий старообрядческому духовенству носить длинные волосы и одежду, какую носят попы господствующего вероисповедания. Журавлев отказался дать подписку, что будет этот указ исполнять. Против священника возбудили уголовное дело. 30 декабря 1897 года его разбирал земский начальник пятого участка Мещовского уезда. В 1911 году документы по этому делу опубликовал журнал «Старообрядческая мысль». На суде священник заявил о том, что волосы хотя и не стрижет, но и открыто их не показывает, закрывая воротником чуйки или пальто. Одежду с широким рукавом он тоже не носит. «Волосы обрезать не могу, здесь я живу временно, нынче здесь, а завтра на родине в Рязанской губернии. В других местах нас так не преследуют»[33]. Ренардсон стал требовать насильно остричь Журавлева. Земский начальник приговорил священника к штрафу в 25 рублей, «а при несостоятельности — аресту на семь дней»[34]. Приговор можно было обжаловать. 26 февраля 1898 дело рассматривал Мещовский уездный съезд. Обвинение в «оказательстве раскола» сняли, а вот за отказ дать подписку и остричься подтвердили прежний приговор, штраф.
Около 1900 года Журавлев был переведен в малоярославецкую деревню Кривошеино, а оттуда на родину в Акатово, где тихо преставился 26 января 1910 года. Похоронен он был на старообрядческом кладбище в Егорьевске.
Накануне XX века миссионерами господствующего вероисповедания Щелканово характеризовалось как крупный торговый пункт, который «издавна служил и в настоящее время служит притоном разного рода раскольничих сект и толков». Здесь были беспоповцы «во главе дома Митяевых», беглопоповцы «во главе мещовского мещанина М.И. Смирнова», о чем упоминалось выше. Не был, конечно, забыт и Филькин. «У каждого вышеперечисленного толка есть свои моленные...» Щелкановские старообрядцы поддерживали связи с Москвой, Калугой, Боровском. В местном синодском храме проводились миссионерские беседы, собиравшие большое количество народа[35].
В ноябре 1902 года в Щелканове появляется новый священник — Иосиф Алексеевич Смирнов. К Михаилу Смирнову он не имеет никакого отношения.
Отец Иосиф родился около 1840 года в деревне Малые Липки Смоленской губернии. В конце 1880 годов стал священником в малоярославецкой деревне Кривошеино, потом перевелся в Малые Липки Смоленской губернии, и оттуда через три года — в Щелканово. Сведений о нем сохранилось немного. 25 декабря 1910 года епископ Калужско-Смоленский Иона (Александров) рукоположил в Щелканово нового священника — Фому Константиновича Хрусталева. Отец Иосиф Смирнов в следующем году по старости лет перестал служить.
Сведений о Хрусталеве тоже мало, как и о его предшественнике. В Государственном архиве Калужской области хранится уголовное дело, заведенное на священника в 1915 году. Он присоединил одного крестьянина к старой вере в обход установленных законом формальностей. Со священника взяли подписку о невыезде из Щелканова. Разбирательство протянулось до 1917 года, а там по указу временного правительства Хрусталев попал под амнистию. В следственном деле упоминается, что в 1916-м в семье отца Фомы было восемь человек детей[36]. Последнее выявленное упоминание об отце Фоме относится к 1924 году. Мне доводилось слышать, что он умер в Щелканове и похоронен на здешнем кладбище.
В 1907 году щелкановские старообрядцы официально зарегистрировали в селе общину. В январе 1908 года был избран ее совет. В него вошли самые активные прихожане: товарищем председателя (заместителем) стал Матвей Филькин, председателем Алексей Федорович Баженов[37]. Скорее всего, в это время начинается в селе строительство каменной старообрядческой церкви. В 1913 году храм уже был возведен. Его освятили во имя Покрова. В том же году его посетил епископ Павел (Силаев) Калужско-Смоленский[38]. В советское время в нем устроили маслозавод. В настоящее время там, где он стоял — ничего, ровное место.
В 1931 году первый председатель щелкановской старообрядческой общины Алексей Баженов был осужден на пять лет ссылки в Казахстан и его дальнейшая судьба неизвестна[39]. Тогда он работал плотником в колхозе. В тот же день и тот же приговор был вынесен двум сыновьям Матвея Филькина — Михаилу и Сергею. Оба они жили в Москве. Первый работал агентом Бауманского РЖСКТ (Рабочее жилищно-кооперативное строительное товарищество), второй — шофером[40]. Пять лет ссылки получил щелкано вец Иван Семенович Копонев. В 1907 году именно ему поручили подавать заявление о регистрации общины. Родной брат Копонева Петр входил в совет общины[41]. В списке членов совета общины числится Дмитрий Александрович Петухин; в 1931 году к пятилетней ссылке приговорили его сына Василия и (скорее всего) внука — тот получил три года[42]. То, что приговор был вынесен всем в один день, означает, что проходили эти люди по одному уголовному делу.
Ныне в Щелканове нет старообрядческой общины, и нет, к сожалению, и предпосылок к ее возрождению.
[1] ГАКО. Ф. 62. Оп. 1. Д. 2051. Л. 3.
[2] ГАКО. Ф. 54. Оп. 1. Д. 772. Л. 1.
[3] Там же. Л. 4 об.
[4] Там же. Л. 6 об.
[5] ГАКО. Ф. 62. Оп. 1. Д. 2051. Л. 8.
[6] Там же. Л. 32.
[7] ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 1585. Л. 5.
[8] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 195. Ед.хр. 7. Л. 155.
[9] Там же.
[10] Там же. Л. 225.
[11] Там же. Л. 156.
[12] Там же. Л. 155 об.
[13] Там же. Л. 163.
[14] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 197. Ед. хр. 9. Л. 67 и 68.
[15] Там же. Лл. 137–138об.
[16] Там же. Л. 114 об.
[17] Там же. Л. 102. Проститься – т. е. попросить прощения.
[18] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 197. Ед. хр. 10. Лл. 11–11 об.
[19] Там же. Л. 73.
[20] Там же. Л. 83.
[21] Там же. Л. 85.
[22] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 279. Лл. 26–27 об.
[23] Там же. Лл. 37, 63.
[24] Там же. Лл. 92 об.–93.
[25] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Ед. хр. 338. Л. 76.
[26] Там же. Л. 367.
[27] РГАДА Ф. 1475. Оп. 1. Д. 353. Лл. 26 об.–27.
[28] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 355. Лл. 121–122.
[29] Например: РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 67. Лл. 3–4.
[30] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 361. Л. 29.
[31] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 67. Лл. 21–21 об.
[32] О прошлом «оказательстве раскола» // Старообрядческая мысль. 1911. №2. С. 124.
[33] Там же. С. 126.
[34] Там же. С. 127.
[35] ГАКО. Ф. 33. Д. 2013. Л. 38 об.
[36] ГАКО. Ф. 56. Оп. 2. Д. 1548. Л. 39.
[37] ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д. 2233. Л. 8. Кроме них избраны также были Дмитрий Александрович Петухин, Петр Семенович Копонев, Андрей Егорович Кузнецов, Василий Федорович Баженов, Федор Карпович Парфенов, Василий Васильевич Ярославцев, Ефим Петрович Карелин.
[38] С. Щелканово Калужской губ. // Церковь. 1913. №37. С. 900.
[39] Из бездны небытия: Книга памяти репрессированных калужан. Калуга, 1993. Т. 1. 1993. С. 112.
[40] Там же. Т. 3. С.323.
[41] Там же. Т. 2. С.193; ГАКО. Ф. 62. Оп.19. Д. 2233 Л. 18
[42] Там же. Т. 3. С. 30–31.