1839 год

 

Иаков Рагозинский

 

27 июня 1847 года, когда к отцу Иакову Рагозинскому явился в камеру смотритель тюремного замка, священник заявил ему, что болен.

Когда в консистории узнали, что Рагозинский болен, обрати­лись в губернское правление с просьбой освидетельствовать за­ключенного священника. И если окажется здоров — выслать си­мулянта.

Арестант поправился довольно скоро. Врач нашел его в «здра­вом положении». В начале июля Рагозинский уже находился в духовной консистории на допросе.

Теперь пора представить его краткое жизнеописание.

Отец Иаков Рагозинский родился в 1810 году (или около). В 1847 году, как свидетельствуют документы, ему было 37 лет. Учился в духовной семинарии. В 1834 году был поставлен еписко­пом Никанором (Клементьевским) во священника в село Матчино Козельского уезда. Лишившись вскоре жены, Рагозинский остал­ся с двумя малолетними дочерьми на руках. В том же 1839 году, когда случилось у отца Иакова это несчастье, познакомился он с измаильским мещанином Иваном Игнатовичем Епищенковым, который предложил ему бросить приход. Рагозинский решился. В Измаил он уехал, оставив детей на попечение родни. Затем забрал одну из девочек себе.

На допросе отец Иаков признавался, что он, может, и остался бы в матчинском приходе, кабы не бедность и нужда. Так оно, скорее всего, и было бы. По крайней мере, отец Иаков действи­тельно дошел до крайней нищеты.

Проступки Рагозинского почти все связаны с деньгами. Как-то отец Иаков взял у одного титулярного советника несколько рублей в долг и не вернул. Результат — жалоба в консисторию, разбирательство, запись о проступке в послужной список. В дру­гой раз Рагозинский заложил за пятьдесят рублей свою ставленую грамоту. Об этом тоже дошло до начальства... Денежная проблема стояла перед Рагозинским постоянно. И жизнь отца Иакова еще раз доказывает: бедный священник, унижаемый равнодушием вы­шестоящих, не подаст нравственного примера. Был случай, когда отец Иаков самовольно воспользовался церковными средствами. Сумму эту, уже после побега Рагозинского, вносил в церковную кассу его преемник. Наконец, консисторская справка сообщает, что отец Иаков как-то обвенчал 37 браков крестьянских детей, из коих 23 оказались незаконными по причине несовершеннолетия супругов. И на это Рагозинский пошел, чтобы заработать на кусок хлеба.

В этом проступке отца Иакова, однако, ничего из ряда вон выходящего можно и не замечать. По тем временам женились и выходили замуж достаточно рано. Вот «Евгений Онегин», разго­вор Татьяны Лариной с няней:

 

«Да как же ты венчалась, няня?..»

— Так видно Бог велел. Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет.

Недели две ходила сваха

К моей родне и наконец

Благословил меня отец.

Я горько плакала со страха,

Мне с плачем косу расплели,

Да с пеньем в церковь повели.

 

Дело в том, что по церковным правилам, точнее по так на­зываемому византийскому закону, внесенному в Кормчую книгу, вступать в брак можно с четырнадцати лет мужчинам и с двенад­цати женщинам. По гражданскому закону —женщине с тринад­цати лет, мужчине — с пятнадцати[1]. Батюшка, венчавший брак няни Татьяны Лариной с Ваней, этот закон нарушил (при явном попустительстве родителей невесты и жениха), за что рисковал «загреметь» в монастырь под начал. Жених-то не достиг брачного возраста. Нарушение правил происходило на виду у всех, и никто из взрослых против этого брака не протестовал, наоборот, с ним спешили.

Впоследствии император Николай I приподнял своим особым указом возрастную планку, без оглядки на церковные нормы. От­ныне получал право жениться мужчина, которому исполнилось восемнадцать лет. Женщина могла пойти замуж в шестнадцать. Рагозинский следовал не императорскому указу, а церковным правилам. Ведь законодательный акт светской власти не имеет силы отменить церковное установление. Поэтому с точки зрения религиозного канона нет особого преступления в том, что отец Иа­ков венчал «несовершеннолетних». Точнее, перед государством и подмятой им церковью Рагозинский — правонарушитель, а перед Богом...

Единственный проступок матчинского священника, не имею­щий видимой финансовой подоплеки — это то, что как-то на пас­хальной неделе он не служил литургий. Сведений о причинах нет а потому приходится ограничиться констатацией.

Итак, 15 октября 1839 года отец Иаков отправился в Измаил. Началась новая полоса в его жизни, новые опасности и тревоги, появились новые друзья и враги.

В Измаиле Рагозинский был принят попечителями местной старообрядческой церкви. Ему отвели дом. Отец Иаков исполнял весь полагающийся круг богослужений, крестил, венчал, хоро­нил, исповедовал, причащал. К нему стекались старообрядцы из Херсона, Николаева, Елизаветграда (Днепропетровск), Тираспо­ля, Бендер, казаки-некрасовцы.

По жалобе архиепископа Херсонского и Таврического Гаври­ила (Розанова) Рагозинский вынужден был дать гражданским властям подписку, что не станет впредь исполнять треб для старо­обрядцев других губерний, а за нарушение пойдет под суд. Было это в ноябре 1844 года. А годом раньше, в октябре 1843-го, тог­дашний калужский преосвященный обращался к исполняющему должность Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора Петру Федорову выслать ему Рагозинского. Но генерал-губерна­тор «по некоторым местным обстоятельствам» не смог депортиро­вать отца Иакова в Калугу.

На священническую деятельность Рагозинского обратили вни­мание херсонские военный и гражданский губернаторы. Отец Иаков был уличен в совершении треб для жителей Тирасполя. Херсонские власти негодовали: Рагозинский «сими средствами останавливает правительственные меры в обращении раскольни­ков к православию».

В феврале 1845 года священник дал вторую подписку, что бу­дет вести себя тише воды, ниже травы.

Отец Иаков стал осторожнее. Почти два года его никто не мог заподозрить в чем-то незаконном. Но вот в январе 1847-го изма­ильский полицмейстер донес, что Рагозинский «в числе многих поступков, совершенных им с величайшей секретностью» обвен­чал одного мещанина из Бендер и дочь тираспольского купца, нарушив обе свои подписки.

Генерал-губернатор Петр Федоров решил «убрать» Рагозинско­го. Священник был арестован и под конвоем кишиневской полиции препровожден в Калугу. Здесь его бросили в тюремный замок.

Этот арест поставил точку в духовной деятельности отца Иа­кова. Не только потому, что священника оторвали от его паствы.

В консистории, пройдя через тюремные застенки, Рагозинский смалодушничал и объявил, что раскаивается в побеге, попросил присоединить его к господствующему вероисповеданию.

Калужский преосвященный доложил обо всем в Синод. Ответ пришел оттуда в сентябре 1847 года. Это был указ, предписывав­ший калужскому епископу лишить отца Иакова сана. Синод под­черкивал, что Рагозинский раскаялся уже в то время, когда знал, что будет неминуемо судим, и явился к начальству своему не по доброй воле. А раз так  — поступить с ним по всей строгости.

В октябре 1847 года отец Иаков был присоединен к официаль­ному православию в калужском кафедральном соборе и решил записаться в тульские мещане. Тогда же губернское правление предписало «отправить попа Рагозинского установленным порядом в виде арестанта» в Тулу. Тамошнее правление известили на сей счет заранее. В конце октября 1847 года отца Иакова отвезли в зарешеченной карете в соседнюю губернию. Внимание ему уде­лялось, что и говорить, особенное.

Тульские следы отца Иакова не обнаружены.

 

* * *

 

В конце декабря 1848 года в Измаил приехал Иван Аксаков, поэт и чиновник, в будущем известный публицист и обществен­ный деятель. «Измаил славный городок, выстроенный, правда, по плану, — писал он в письме родным, — но эта правильность как-то приятно поражает ваши глаза, утомленные совершенно бессмысленным видом городов и деревень, где дома раскинуты врозь, где не видать связующего начала, нет улицы, и каждый до­мик совершенно сам по себе, даже не становится в ряд с прочими своими собратьями... Этот город, повторяю, мог бы быть в мильон раз богаче, если б хоть немного почистили фарватер измаильского или килийского рукава Дуная, лучшего изо всех прочих рука­вов: здешнее купечество вызвалось сделать это за свой счет, прося только заимообразно пособия от казны, но пошла переписка, не­оконченная и до сих пор, и дело стоит... В Измаиле познакомился с полицмейстером подполковником фон Чуди. Он родом швейца­рец, служил некогда (он начал службу с 10 лет) в армии Жерома Бонапарта против русских, а в 1819 году перешел на русскую службу. Он умный и честный человек и пользуется большим ува­жением даже у раскольников... Это честный наемник, у которого чувство долга, обязанности заменяет жаркие побуждения, внуша­емые любовью к своей земле и духовным родством с нею».

Не исключено, что именно фон Чуди принимал непосредствен­ное участие в аресте Рагозинского. Но продолжим знакомство с измаильским бытом по аксаковскому письму.

«Здесь вы почти не встретите молдаван; всюду увидите вы ум­ные, бодрые лица, могучие осанки русских людей; всюду услы­шите вы чистый русский язык. Одних некрасовцев, живущих в предместьях Измаила, более 2500. В самом же городе купечество большею частью состоит из греков и отчасти русских, армян, ев­реев. Русские здесь, можно сказать, почти все старообрядцы, име­ющие тайные сношения с Серакёем (село Сарикёй, ныне в Румы­нии. — В.Б.), Старою Славою, Журиловкою, Каменкою и другими русскими деревнями по ту сторону Дуная, в Турции, где свободно им вероисповедание и где теперь живет “новое духовенство”, как они выражаются». «Новое духовенство» — попы, рукоположен­ные митрополитом Белокриницким Амвросием, который присоединился к старообрядцам за несколько месяцев до ареста отца Иакова и его депортации из Измаила... А вот встреча с прихожа­нином Рагозинского: «Я говорил с одним из умнейших между некрасовцами стариков, прямо, откровенно, и он мне сообщил мно­го драгоценных известий! Некрасовцы не отуречились, хотя язык и быт Турции им хорошо знакомы. Те, которых удалило туда одно религиозное убеждение, при малейшей свободе в этом отношении воротились бы с радостью в Россию; но не должно смешивать их с малороссиянами и другими беглыми, казаками и запорожцами, перешедшими туда. Можно также быть уверену, что при дальней­шем стеснении веры все переправятся за границу... »[2]

Быть может, в этом разговоре услышал Аксаков упоминание и про отца Иакова.

 

ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 296.

О бежавших в раскол священниках // Калужские епархиальные ведомости. Прибавления. 1863. №17. С. 300.

 

 

 

 

 

 

 

[1] Мельников-Печерский П.И. Очерки поповщины // Мельников-Печерский П.И. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1976. Т. 7. С. 386. См. также: Лотман Ю. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» // Лотман Ю. Пушкин. СПб., 1995. С. 618.

[2] Аксаков И.С. Письма к родным. М„ 1988. С. 449–450. В этом же письме содержатся интересные сведения о старообрядцах посада Вилково.