Из колена Аввакумова

Бывает, до осени еще далеко, деревьям не скоро менять цвет листвы, но уже кое-где, вроде как у человека среди нетронутых старостью волос нет-нет да и мелькнет один добела поседевший так и в облаке зеленых ветвей горит золотом одна — сплошь, до последнего самого листика, желтая. Тогда кажется, что ни к мес­ту эта ветка совсем, и думаешь: а осень-то уж совсем рядом где-то притаилась, вот — ее дыхание. Наступит срок, все «отцветет и прейдет». Недолго ждать.

Лето в 1937 году прошло в деревне Горбатово (сейчас в Износковском районе Калужской области) благополучно. А в сере­дине сентября арестовали у здешних старообрядцев священника. Известна лишь его фамилия — Столяров. И церковь в Горбатове закрылась навсегда. Но пустовала она недолго — погибла в вой­ну. В 1942-м ее уже не существовало, как говорят старожилы. А располагалась она возле самого деревенского кладбища. Теперь на этом месте уже деревья и новые могилы. 23 сентября 1937 года в Медынском районном отделе НКВД арестовали председательницу горбатовской церковной двадцатки Аграфену Абрамовну Смирно­ву. Она приехала ходатайствовать за священника.

...Речушка Липенка, петляющая через Горбатово, впадает в Изверь. Слышу в этом имени отголосок чего-то первозданно-язы­ческого, лесного, дикого: «И-и-и-и-Зверь». Смотрятся в водяное зеркало желтые звезды калужниц с берегов, а иные цветы с неглубокого дна прямо растут, разбросав по воде зеленые сердечки листьев. От сухих елок, походящих на скелеты причудливых жи­вотных с торчащими во все стороны острыми и тонкими костями, от берез, от дубов с кроной, как сноп густого зеленого дыма, веет глухоманью, покоем, отсутствием человека... Глухомань. Это ког­да глушь — манит. Когда она притягательна, когда находит в ней отдых душа. Когда никто не помешает побыть здесь, укрытому от посторонних глаз, наедине с Богом, а коли не веришь, то просто с самим собою. Изверь впадает в Угру, Угра — в Оку. Ока — в Волгу.

Горбатово и соседняя деревенька Тетево, где родилась и жила Аграфена Смирнова, были наполовину заселены старообрядцами. Все они относились к самому большому старообрядческому согла­сию — белокриницкому. Церковь горбатовскую — Рожества Бого­родицы — построили к Пасхе 1912 года. В прежние времена богослужение велось в частном доме. Собирались в нем старообрядцы лет этак пятьдесят и в 1905 году задумали перенести моленную в новую избу. Закон уже не был столь строг, как прежде.

Насколько различалось отношение к старообрядцам духовных властей и простого люда, показывают два нижеследующих пись­ма. Одно — из Калужской духовной консистории. Там считали, что «старообрядцы... в отправлении духовных потребностей никаких особых лишений не испытывают, между тем как устройство новой моленной может вредно отразиться на душевном настрое­нии местного православного населения»[1]. Вывод — не разрешать. Гражданская власть, а именно тогдашний медынский уездный исправник, смотрели проще: «К устройству в д. Горбатовой ста­рообрядцами молитвенного дома местное православное население относится совершенно равнодушно, тем более что в ближайшем к д. Горбатовой селе Пречистом Дороховской волости, приготов­ляется материал для постройки нового каменного православного храма»[2]. Калужское губернское правление запросило Министерс­тво внутренних дел, разрешать ли строительство? В августе 1905 года Министерство ответило, что не находит оснований для за­прета. Но неурожайные годы не дали воспользоваться разреше­нием. Моленная так и осталась на том же низком и сыром месте, где была. Приход же составлял по тогдашним прикидкам человек восемьсот пятьдесят[3]. В 1908 году горбатовский священник о. Лука Ленин через журнал «Церковь» обратился к старообрядцам с просьбой помочь кто чем может, на обустройство церкви. Спустя четыре года в де­ревне построили храм.

Отец Лука был первым священником, рукоположенным в Горбатово. Родился он в 1875 году в деревне Плетеневке под Калугой. В 1906 или 1907 году владыка Иона, епископ Калужско-Смолен­ский, рукоположил его в духовный сан. Внучка батюшки, Елена Марина, проживающая ныне в Калуге, объясняет происхождение фамилии деда со слов матери:

— По губернии прошла эпидемия холеры. Из предков деда в живых остался только один несмышленый еще мальчик. Никого у него не осталось, только собака. Ее звали Лена. Когда же бо­лезнь схлынула и делали перепись населения, у мальчика спроси­ли. «Ты чей?» Он — на собаку: «Ленин». Так в ревизских сказках и записали: «Ленин».

По инициативе отца Луки и части прихожан в Горбатове стали строить деревянную церковь. Священника возвели в чин протои­ерея не за «выслугу лет», а за этот созидательный труд. Только с гражданским начальством он не всегда находил общий язык. В 1912 году его оштрафовали на 25 рублей: повенчал своего прихо­жанина и девушку, которая не числилась по документам старо­обрядкой. А это было запрещено. В 1916-м возбудили уголовное дело: отец Лука окрестил младенца от смешанного брака: муж — старообрядец, а жена официально — нет. По тогдашнему закону их детей надлежало крестить в господствующем вероисповедании. До суда дело не дошло, после февральской революции по указу Временного Правительства «преступление» о. Луки подпало под амнистию. Тогда же Лука Алексеевич Ленин был переведен из Горбатова в Калугу, где в 1918 году умер.

С 1917 года и до начала 1930-х годов служил в Горбатове Ио­анн Николаевич Пирогов. Его отец тоже был старообрядческим священником. Оба — родом из деревни Михеево Гжатского уезда Смоленской губернии. Когда началась коллективизация, отца Ио­анна арестовали и приговорили к нескольким годам лагерей. На лесоповале он, по устным свидетельствам, и погиб.

В 1930 году в Горбатове начал служить священник Евстратий Хоботов из малоярославецкого села Поречье. Но и он вскоре был арестован. В марте следующего года его приговорили к трем годам ссылки. А после него принял на себя заботы о храме другой священник по фамилии Столяров. Его настоящие имя и отчество долгое время были под вопросом. В книгу памяти репрессированных калужан «Из бездны небытия» он попал как Василий Семенович и значился как местный уроженец. Имя оказалось верным, отчество установила москвичка Надежда Голубятника – Мелентьевич. Василий Столяров родился в деревне Белозерка Самарской губернии, а сюда, в Горбатово, был переведен в самом начале 1930-х. 23 октября 1937-го был осужден тройкой УНКВД по Западной области к расстрелу за какие-то слова, расцененные как «антисоветская агитация». Многих возмутил его арест. Открыто выступить в защиту третьего подряд арестованного свя­щенника решилась только Аграфена Смирнова. В горбатовской церкви она руководила клиросом. Когда требовалось, собирала деньги на ремонт храма. Родилась она рядом, в деревне Тетево, в 1895 году, председателем церковной двадцатки стала в 1930 г. В следственных документах указано, что она — «монашка», но это единственное упоминание кажется недостаточным, чтобы утверж­дать, что она принимала постриг. Оно просто отражает образ ее жизни. Ей выпало совершить подвиг по слову евангельскому, что нет на свете большей любви, чем та, когда кто положит жизнь за ближнего. Горбатовские священники страдали за то, что продолжали носить сан и оказались предста­вителями единственного узаконенного в стране «эксплуататорс­кого» класса. Они погибли, потому что не стали изменять вере, приспосабливаться к новой власти. Смирнова не только за веру пожертвовала свободой — но и за то, что вступилась за конкрет­ного человека. Она прекрасно представляла, что ее ждет и все равно поехала в НКВД. Ее подвиг — подвиг национально-русский, подвиг жертвенный. На допросе Смирнова говорила все, что на­кипело, нисколько не пытаясь «подбирать выражения». Следо­вателю оставалось только придать показаниям соответствующую окраску, оформить их в нужной стилистике:

«Вопрос: По приходу в НКВД вы заявили 23/1Х 1937 г., что пришли от граждан с. Горбатово ходатайствовать, чтобы освобо­дить попа Столярова, так как колхозники этого требуют и не хо­тят идти на работу в колхоз. Так ли это?»

Смирнова признает: Ответ: «Да, так. После ареста попа Столя­рова я стала беседовать с гражданами-женщинами с. Горбатово, чтобы они ходатайствовали об освобождении из-под ареста попа Столярова. В противном случае, если его не освободят, то я гово­рила колхозницам: “Не надо работать в колхозе до тех пор, пока не удовлетворят наше требование”. Я также говорила колхозни­цам, что Столярова арестовали неверно. Он хороший человек...»

Как же порой мало остается сведений о людях! Вот о послед­нем настоятеле горбатовского храма: фамилия, две даты жизни — рождения и суда, и — «хороший человек»!

Далее фиксирует за Смирновой следователь: «Советская власть — обман, насилие. И пишут, что религия теперь свободна. А на самом деле получается обман — народу не дают молиться, арес­товывают попов. Я также говорила женщинам, что если мы не освободим попа, то нам будет за это хуже, нас покарает Бог. До­говариваясь с женщинами, я сказала: “Иду в РО НКВД и там договорюсь, чтобы нам Столярова вернули обратно”».

В принципе, дело можно считать «готовым». «Антисоветская агитация» налицо. Но не помешают и «призывы к саботажу пар­тийных мероприятий», «клевета на существующий строй»:

«После ареста попа Столярова я стала агитировать колхозников-женщин, чтобы они не выходили на колхозные работы. Я им говорила, что, когда не пойдете работать, то работы будут сто­ять... Тогда скорей освободят им попа. Я клеветала на Советскую власть, что она прижимает религию, не дает возможность свобод­но веровать и молиться. В этом признаю себя виновною».

Аграфену Смирнову судили на два дня раньше, чем Столярова, 21 октября 1937-го. Ей дали десять лет и вскоре отправили эта­пом в Караганду. Она была досрочно освобождена в самый разгар войны, 25 августа 1943 года, реабилитирована 21 августа 1989-го. Более нет сведений об этой тетевской крестьянке. Даже неизвестно, вернулась ли назад, домой. Ее духовный подвиг с полным правом можно поставить в один ряд со многи­ми святыми мученицами первых веков христианства. Но в свят­цах русской Церкви не так уж много мы встретим имен мучениц. Открыто явленная женская мученическая святость начинается с семнадцатого века, с боярыни Феодосии Морозовой (во иночестве Феодоры), сестры ее Евдокии, инокини Иустины, соузницы их Марии.

У писателя Федора Абрамова есть коротенький рассказик «Из колена Аввакумова», о жизненном пути старухи-старообрядки, которая дважды побывала в лагерях за то, что отказывалась ра­ботать в воскресенье. Рассказ, собственно, не об этом, он — о ду­ховной силе простой русской женщины, которая «через все стра­дания, все испытания с двуперстным крестом прошла». Зовут ее Соломея. Как много общего у нее с Аграфеной Смирновой. В ха­рактерах их угадываются одни и те же черты — верность идее, жизнь по принципу: «Раз ты ступил на путь служения Богу, сво­рачивать с него нельзя». А значит, строки этого абрамовского рас­сказа будут всегда звучать гимном и подвигу Смирновой, который у Бога не останется забыт, как и любое доброе дело.

[1] ГАКО. Ф. 62. Оп. 7. Д. 1247. Л. 8 об.

[2] Там же. Л. 3 об.

[3] Дер. Горбатово // Церковь. 1909. №28. С. 868.