Истина историческая против миссионерской

 

К истории отмены клятв собора 1667 года

 

 

В 1872 году в Петербурге было создано отделение Общества любителей  духовного просвещения, на заседаниях его участники свободно обсуждали церковные вопросы. В начале 1873-го здесь прошло три диспута, посвященных единоверию, его статусу и каноничности. Оппоненты дотошно уточняли и поясняли свои тезисы, смысл цитируемых ими документов. Спор затянулся. За ним следил Ф.М. Достоевский, написавший небольшую статью об одном из заседаний. Он был, кстати, членом Общества. В «Гражданине», который он редактировал в 1873–1874 годах, регулярно публиковались доклады Тертия Ивановича Филиппова – государственного деятеля, церковного историка, публициста, который и начал этот острый разговор.

Они получили широкое распространение среди старообрядцев, использовались в полемике с миссионерами. Для старообрядцев это достопамятное выступление в Обществе любителей духовного просвещения имело большое значение. Сегодня имя Т.И. Филиппова сегодня вспоминают мало, а уж в связи со старообрядчеством тем более, и это незаслуженное забвение лишний раз подталкивает к разговору.

Исходя из славянофильских идей, Т.И. Филиппов считал наиболее соответствующими национальным особенностям народа церковный строй допетровской Руси, патриаршество, восстановление духа соборности. Проблема возвращения к допетровским устоям тесно соприкасалась с проблемами старообрядчества. Еще в 1850-е годы Т.И. Филиппов начал размышлять над вопросом о необходимости отмены соборных проклятий Большого московского собора 1666–1667 годов. И на заседаниях Общества любителей духовного просвещения этот вопрос поставил открыто.

Тертий Иванович Филиппов

Личность Филиппова интересна еще и тем, что служит своеобразной «точкой», где пересекаются  судьбы очень непохожих, очень разных людей. Ф.М. Достоевский и, например, старообрядческий апологет и писатель XIX века Иларион Кабанов, известный не меньше по греческому псевдониму, который он себе взял, – Ксенос (Странник). Можно ли представить эти фамилии рядом? Но жизненные дороги их, пересекаясь с деятельностью Филиппова-публициста, вдруг становятся удивительным образом близкими. Они оба были его союзниками, не зная, разумеется, друг друга.

 

 

По праву свободного рассуждения

 

 

Одно из выступлений Т.И. Филиппов начал так:

– Собор 1667 года воспрещал разрешенные Правилами о единоверии 1800 года обряды безусловно, и в его определении нельзя найти, как я постараюсь доказать ниже, ни одного слова, из которого можно  было бы вывести, что он исключает эти обряды из употребления только на время и что он предвидел возможность их восстановления в будущем на каких бы то ни было условиях… После соборного определения 13 мая 1667 года члены русской церкви не имели свободы следовать по своему выбору прежнему или новоисправленному обряду, если только они хотели остаться в согласии с постановлением собора. Изреченные собором отречение и клятва отсекали от церковного общения всякого, кто не соглашался изменить прежнему обряду, хотя бы он при этом был во всем прочем покорен церкви и желал пребывать в ее общении.

Т.И. Филиппов  обращал внимание в докладе, что «Правила о единоверии»  находятся в противоречии с учением церкви о свободе обряда. Бывали случаи, когда в древности церковь допускала, и сейчас допускает, – подчеркивал он, – определенную разницу в употреблении некоторых обрядов. Кроме того старый дониконовский обряд, принятый в единоверческой церкви, подпадает под проклятия московского собора 1666–1667 годов. Его клятвы распространяются и на единоверцев, их никто не отменял. Налицо противоречие.

Оппонентами Т.И. Филиппова были профессор Иларион Алексеевич Чистович – автор капитального труда о Феофане Прокоповиче, церковный историк и редактор журнала «Христианское чтение» (на тот момент) Иван Васильевич Чельцов, а также Иван Федорович Нильский – знаменитый противостарообрядческий полемист, профессор Санкт-Петербургской духовной академии. Они выступали с ответными речами.

Но за 14 лет до начала споров в Обществе прозвучал голос еще одного человека, призвавшего снять проклятия с дониконовского обряда. Это неизвестный автор книги «Le Raskol», изданной в Париже на французском языке. Название, кажется, понятно без перевода. Языковой барьер тогда образованного человека вовсе не смущал, французский учили, едва умея говорить по-русски. Книгу одобрил П.И. Мельников в «Письмах о расколе», ругал В.И. Кельсиев в «Сборнике правительственных сведений о раскольниках»... Итак, неизвестный русский чиновник (скорее всего), в «Расколе» пришел к смелому и радикальному для своего времени выводу о необходимости отменить церковные проклятия, возложенные на старообрядцев. «Церкви первой надлежит показать пример милосердия; духовенство должно торжественно снять анафематствования, лежащие на раскольниках»[1]. Он предложил при этом провести ряд реформ по улучшению быта духовенства, уравниванию в правах старообрядцев и нестарообрядцев, провозгласив: «Для гражданского закона раскол не должен более существовать; необходимо, чтобы это слово было вычеркнуто из наших законов, все подобные наименования, которые ведут к ненависти между детьми одной родины, должны исчезнуть. Отменим же этот объемистый свод законов, печальный памятник ушедшему времени. Больше нет раскольников и “вожаков”: пусть в России будут лишь российские подданные, живущие по единому закону!»[2]

Вот так.

Выступление Т.И. Филиппова было взвешенным историческим исследованием. Он выявлял и предлагал пути разрешения конкретного противоречия. И, конечно, оно несопоставимо по вызванному в обществе (и среди старообрядцев) резонансу с французко-русским «Raskol’ом».

Лучший способ снять клятвы со старого обряда – созыв нового собора с участием восточных патриархов, – заявил Т.И. Филиппов. Он высказал мысль, что патриарх Никон должен был ввести новый обряд, не предавая анафеме старый. Оппоненты заметили, что это ни к чему хорошему бы не привело.

Действительно, некоторые положения Т.И. Филиппова небесспорны. Свобода обряда – дело очень тонкое и сложное, и была по этому вопросу у оппонентов Т.И. Филиппова своя правда. Мысль Филиппова о широкой свободе обряда не может быть принята без ограничений.

Чтения в Обществе любителей духовного просвещения явились одним из первых столкновений церковно-охранительных сил с попытками посмотреть на историю раскола середины XVII века не под синодским углом зрения. Свободно. Неспроста Т.И. Филиппов подчеркнул в начале одной из речей, что ему первому выпала доля воспользоваться правом свободного рассуждения о церковных делах – ему, не принадлежащему никоим образом к духовному сословию. Несмотря на ошибки, неточности, выступление его будило мысль, привлекало внимание к изучению событий двухвековой давности. Оно показало, что выводы этих исследований вовсе не обязаны совпадать с синодской точкой зрения на них. Напротив, они даже МОГУТ не совпадать! Оппоненты Т.И. Филиппова не принимали иной точки зрения при всей справедливости ряда своих замечаний. Для них превалировала идеологическая сторона выводов и заключений. Выступление Т.И. Филиппова знаменательно тем, что он не преследовал  никаких идеологических интересов. Он сознательно оставил их в стороне. Его истина не совпадала с истиной Синода…

Оппоненты отвечали, что для созыва собора нет канонических оснований (И.В. Чистович),  указали и на неточности, которые, по их мнению, имеют место и которые Филиппова нисколько не смутили. На то, что предложения докладчика совпадают с «желаниями раскольников» (довод миссионерский, не научный – обратим внимание). Что вообще смысл соборных постановлений XVII был Т.И. Филипповым неверно понят (И.В. Чельцов). И.Ф. Нильский сделал попытку подорвать одно из основных положений Филиппова – о существовании широкой свободы обряда  в древней церкви, заявляя, что эту мысль докладчик доказывает будто бы  одностороннее, обосновал необходимость разграничения  единоверия и господствующей церкви: последняя выше, главнее, «правильней».

Одно из заседаний Общества закончилось в половине двенадцатого вечера. Длинной была речь И.Ф. Нильского. Т.И. Филиппов не успевал ответить. Назначили время следующего заседания, но И.Ф. Нильский на него не пришел, заболел. Т.И. Филиппов возражал ему заочно. Речь и доказательства его сводились к прежнему: собор 1667 года запретил старый обряд безусловно. И тот, кто решится придерживаться особенностей дониконовского богослужения – автоматически становится противником собора и церкви.

И.Ф. Нильский использовал давний миссионерский тезис: клятвы, дескать, относились не к употреблению обряда, а только к лицам, которые из-за него разорвали общение с церковью и хулили ее. А если бы человек от церкви не удалялся, то власть церковная разрешила бы ему держаться старого обряда. Такого же мнения придерживался и митрополит Платон (Левшин), учреждая правила о единоверии. Собор, запретивший употребление двоеперстия, сугубой алиллуйи и других старых обрядов, содержимых единоверцами, не погрешил. Прием И.Ф. Нильского был известным: придавать текстам тот смысл, которого в нем нет.

Т.И. Филиппов не соглашался и доказывал, что все подобные утверждения лишь отживающая казуистика: текст соборных клятв не дает оснований к такому их пониманию.

Противореча себе, И.Ф. Нильский заявлял, что старый обряд все же «менее правильный» (хотя перед этим сказал, что церковь не считает обряды единоверия менее спасительными). Просто «чадам, рожденным и воспитанным ею (господствующей церковью – В.Б.) переходить от православного обряда к менее правильному (то есть старому, sic. – В.Б.) нет никакого основания; а  зная, что большинство этих чад весьма неразумно, зная пропаганду старообрядства, церковь может даже опасаться, чтобы позволение православным свободно пользоваться таинствами единоверческой церкви не  послужило в ущерб православию и к усилению единоверия, или, вернее, к усилению старообрядчества (sic! – В.Б.); поэтому желать и требовать подобного позволения едва ли можно»[3]. Посылка, построенная целиком на принципах миссионерского охранительства.

Диспут-дуэль продолжался. Тертий Филиппов отбирал большое количество необходимых выписок, пояснял прежде  приведенные им доказательства. Но суть его докладов оставалась на тех же «трех китах». Это:

а) в учреждении единоверия в том виде, в каком оно установлено правилами 27 октября 1800 года, есть противоречие с общим, по его мнению, и исконным воззрением православной церкви на обряд;

б) кроме несогласия с упомянутым воззрением церкви правила 27 октября 1800 года не согласуются с постановлением собора 1667 года. Правила митрополита Платона проклятий на старый обряд не отменяют;

в) лучший выход из всех противоречий – созыв нового собора и отмена клятв.

На одном из заседаний Т.И. Филиппову долго отвечал И.В. Чельцов.

Суть сказанного им можно также свести к трем основным пунктам.

Во-первых, если бы собор 1667 года не запретил старый обряд, не наложил бы клятвы на ослушников, тогда то, «что считалось старым русским обрядом, считалось бы в понятиях народа неизменным догматом божественного откровения. В этом смысле шло бы и дальнейшее развитие образования русской церкви. Тогда вся русская церковь усвоила  бы себе раскольнический образ мыслей…»[4]. И если бы церковная власть не внесла ограничений в «Правила о единоверии», то это нанесло бы ущерб благу господствующей церкви.

И.В. Чельцов подтвердил, что власть смотрела на единоверцев как на детей, которые не могут считаться равными «возрастным членам церкви» (то есть родившимися в лоне синодского православия изначально. – В.Б.) и принимала их в надежде, что эти «дети» со временем достигнут «надлежащего возраста», «полного разума» и сольются в своем образе мыслей с прочими членами церкви.

Что касается свободы обряда, то, повторимся, некоторые доводы миссионеров здесь имели резон. К примеру, Т.И. Филиппов говорил, что в древней церкви был период, когда одновременно праздновалась иудейская и христианская Пасха, и никто из-за этого никого не проклинал. Да, но христианство только развивалось и когда был четко обоснован день празднования Пасхи Христовой, подобное различие исчезло. Церковь стремилась к единству обряда и его содержания, к единству догматики, а не к сознательному утверждению множественности обрядов, что пресекалось.

Но вернемся к И.В. Чельцову. Его второй аргумент состоял в следующем.

Если предположить, что действительно нужно отменить какие-то решения собора 1667 года, то необязательно созывать новый. И вообще Тертий Иванович слишком большое значение придает этим клятвам. Они-де касались лишь современников тех событий. Для них клятвы были безусловными.

(Если комментировать предложение Филиппова о созыве собора, то нужно заметить, что старообрядцев проклятия никогда не смущали. Их возведение или отмена – внутреннее дело синодской церкви. Созывать ради этого вселенский или обычный собор – не все ли равно. Важно, что последует после отмены клятв – возврат к дониконовким обрядам, к дониконовской духовности, или ничего. Оппоненты Филиппова опасались возврата. Интересно, что за созыв собора высказывался из всех оппонентов Т.И. Филиппова, очных и заочных, лишь единоверческий игумен и полемист Павел (Леднев) Прусский. Однако, по его мнению, собор должен был бы только разъяснить смысл клятв, но не снимать их[5]).

Наконец, как говорил И.В. Чельцов, Т.И. Филиппову дороги те времена, когда русская церковь была немыслима без соборов, когда они составляли обычное явление. Теперь собирать собор по пустяку и ради прихоти частного лица – мягко говоря сомнительно. Если что и нужно решать, то без собора.

Стороны остались при своих мнениях.

 

 

*

 

 

Если выступления Филиппова печатались в «Гражданине», то миссионерские позиции отстаивал журнал «Христианское чтение». Он издавался Санкт-Петербургской духовной академией. Оппоненты Т.И. Филиппова расходились в деталях, в указаниях на мелкие, допущенные им неточности, ошибки. Общие позиции выразил точнее всех И.Ф. Нильский. Во-первых, он обосновал и оправдал репрессивные действия властей в отношении старообрядцев. Во-вторых, обвинил Т.И. Филиппова в том, что тот в своем исследовании «развивал и доказывал большею частию такие положения, которых держатся только раскольники и те из единоверцев, которые по своим отношениям к церкви стоят ближе к расколу (намек на Иоанна Верховского. – В.Б.), чем к православию». «Ужели почтенный член нашего Общества имел в виду “нужды единоверия” только в заглавии своего чтения, а в самом исследовании преследовал другие, чуждые единоверию цели?»[6]. В другой статье, опубликованной в июньской книжке «Христианского чтения за 1874 год, И.Ф. Нильский заметил Т.И. Филиппову, что его статьи о нуждах единоверия раскупаются в основном старообрядцами и только могут поставить их «еще далее от церкви православной» (то есть синодской).

Такова была идеологическая платформа миссионеров. Они и Тертий Филиппов говорили на разных языках. Их сближение было невозможным…

 

 

Палка в миссионерском колесе

 

 

В 1874 году очередную речь Тертия Филиппова на заседании петербургского Общества любителей духовного просвещения опубликовал, как обычно, «Гражданин». Последовали отклики Н.И. Субботина (разумеется!) и Павла Прусского. В 1876 году Т.И. Филиппов отвечал на них статьей «О клятвах собора 1667 года» в том же «Гражданине». Если устная дискуссия длилась год, то печатная растянулась на гораздо большее время. Уступать никто не хотел.

Сторону Т.И. Филиппова принял редактор «Гражданина» Ф.М. Достоевский. Нам очень важна его позиция, степень его убежденности. Ведь речь идет о человеке, чье слово и творчество стали нациообразующими для русских. «…Мы, по ближайшем ознакомлении с источниками, не колеблясь скажем, что в этом собственно вопросе г-ну Нильскому устоять против доводов его противника нет, по нашему убеждению,  никакой возможности», – писал Ф.М. Достоевский[7]. Т.И. Филиппов входил в редакцию «Гражданина» и печатался там после его ухода с редакторского поста. С Ф.М. Достоевским они переписывались, сблизившись взглядами. Т.И. Филиппов очень ценил его творчество, дал высокую оценку «Братьям Карамазовым» в то время, когда роман многие ругали…

Но это к слову. Мы о Н.И. Субботине.

И в его возражениях перевешивала та же устоявшаяся синодская идеология. Он делал острейшие, чисто полемические выпады,  заменявшие историко-научную аргументацию. Например:

– Позволю себе обратиться к господину Филиппову с просьбою совершить подвиг, которого требуют от него и его собственная честь и, что еще важнее, благо нашей общей с ним матери, православной церкви, – во имя этой сердобольной и многотерпеливой матери беру смелость даже требовать от него этого подвига… Пусть же господин Филиппов объявит во всеуслышание в печати, что раскольники клевещут на него, что он не защитник раскола, напротив признает, что церковь на соборе 1667 года поступила законно, осудив раскол. Таким заявлением он отнимает у раскольников право ссылаться на него как на своего союзника и единомышленника[8].

Понятно, что Т.И. Филиппов этого сделать не мог.

Само столкновение Т.И. Филиппова и церковно-синодских охранителей лишь одна сторона всех событий, связанных со чтениями. На вторую (использование статей Т.И. Филиппова старообрядцами в спорах с миссионерами) указали Н.И. Субботин и тот же И.Ф. Нильский. Доклад Т.И. Филиппова был издан отдельно в «Протоколах петербургского Общества любителей духовного просвещения» в 1874 году и старообрядцы сразу обратили на него внимание. Стали «ссылаться», как писал Н.И. Субботин, на Т.И. Филиппова «как на своего союзника и единомышленника». Его аргументы, его стремление взглянуть на события беспристрастно стали (против воли самого Тертия Ивановича) той «палкой», что мешала двигаться миссионерскому «колесу».

Слово старообрядческому архиепископу Московскому и Владимирскому Антонию (Шутову). Мне встретилось его письмо, адресованное, вероятнее всего, Ивану Ивановичу Шибаеву – одному из попечителей Рогожского кладбища. Иван Шестов, упомянутый в письме – московский купец-единоверец, близкий по взглядам единоверческому священнику и публицисту Иоанну Верховскому. Надо пояснить, что характерной чертой взглядов Верховского было (кроме жесткой критики синодской церковной системы) требование собственного епископа для единоверцев, что привело бы, конечно, к их большей самостоятельности, если не к разрыву с синодом.

Итак, само письмо.

 

«18 сентября <18>74 г.

Милостивый государь Иван Иванович!

Мы осведомились, что Ивану Ивановичу Шестову прислано 1000 экземпляров протоколов Общества любителей духовного просвещения. А как вы обещавались взять 300 экземпляров, то покорнейше просим, не упустите случая. Оне, как и сами вы знаете, весьма полезны будут нашим христианом к защите от нападок сторонников грекороссийской церкви.

Смиренный Антоний, архиепископ Московский и Владимирский»[9].

 

В 1882 году, когда Т.И. Филиппов переиздал свои речи о единоверии и когда в семнадцатом номере «Гражданина» появилось  предисловие к его новому сборнику, Н.И. Субботин написал К.П. Победоносцеву: «…Неправду говорит сей разумный и высокопоставленный автор, называя известные протоколы, где напечатано его сочинение о единоверии, малораспространенными: раскольники имеют их даже в захолустьях, у одного Большакова сотни их были в продаже, Антоний раздавал их десятками. Большую службу расколу сослужил Тертий Иванович этими чтениями и в первом издании. Ужели ему показалось мало, что он решился сделать второе…»[10].

Службу старообрядцам сослужил Т.И. Филиппов (хотел он того или нет) большую – это действительно так.

В 1870-х годах «Протоколы…» стремительно распространялись среди старообрядцев. Так, в 1875 году иеродиакон Сильвестр (в будущем епископ Балтский) писал Анисиму Швецову (будущему епископу Уральскому Арсению), чтобы тот выслал ему «Протоколы...», субботинскую «Историю белокриницкой иерархии», номера 74 и 75 «Церковно-общественного вестника» за 1874 год со статьями Верховского[11]. А вот отрывок из письма старообрядческого священника о. Стефана (он указал лишь имя) со Ставрополья:

 

«Милостивейший государь Онисим Васильевич.

Книги, посланные вами, я получил, но не в состоянии был сообщить о том по болезни моей руки. О! какое услаждение сердцу я нашел в объяснении Филиппова и статейках Верховского; надобно сказать: настоящий год столько воодушевил меня, что теперь если и явится Павел Прусский, как обещал ставропольский архиерей, то с помощию Божиею что-нибудь в защиту свою скажем. <...> Не оставляйте нас и на будущее время подобным вниманием»[12].

 

Вот так – сам Павел Прусский перестал быть страшен!

Письмо из села Поима, сразу от двух священников – о. Андрея и о. Максима. Простодушное, искреннее, радостное… Они спорили с местным единоверческим батюшкой, используя «Протоколы…» «...Мы очень много ими сделали... единоверческому попу большое расстройство, и привели его в такое сумление, что он стал безгласен (! – В.Б.), так что и говорить нам стало с попом очень можно, потому мы ему доказали очень хорошо...»[13]. Письмо датировано мартом 1875 года. Священники благодарили за книги. А единоверческим священником в их селе был тогда Ксенофонт Крючков, будущий синодальный миссионер.

А вот признание казанского (впоследствии забайкальского) миссионера о. Михаила (Макария Козлова). Он состоял в переписке с Т.И. Филипповым, и в ноябре 1875 года сообщал ему, что статьи о единоверии «сделались известными повсеместно, особенно же уважаются старообрядцами. Последние, руководствуясь ими, нередко ставят нас, миссионеров, в тупик и заставляют прибегать к силлогизмам…»[14].

Кроме этих архивных документов мне встретилась небольшая брошюра О.А. Федорущенко «Белогорский Свято-Николаевский мужской миссионерский монастырь». Повествуя об его истории, автор поведал о некоем старообрядце Василии Коноплеве, который после беседы с Павлом Прусским был уже готов присоединиться к единоверию. Но на обратном пути домой из Москвы зачитался книгой Т.И. Филиппова, которая напрочь отбила у него желание присоединяться. Даже наоборот, он с жаром стал убеждать людей в правоте старой веры и многих, уже ушедших в церковь господствующую, в сомнение привел[15]. Таково было воздействие «Протоколов...». Потребовались годы, чтобы убеждения Коноплева вновь расшатались…

Н.И. Субботин в «Братском слове» отмечал, сколь резко осложнилась миссионерская работа после выхода «Протоколов…».  «Минувшим летом одному из братии Никольского (единоверческого. – В.Б.) монастыря случилось совершить поездку по приволжским губерниям, по местам, наиболее заселенным раскольниками, – и не было раскольника из вступавших с ним в беседу, от которого не пришлось бы ему услышать многократно повторенное имя г. Филиппова, а в одной глухой деревне Костромской губернии даже баба-раскольница не преминула “заградить” ему уста именем “генерала Филиппова”, заметив, что ему нечего защищать церковь после того как этот “генерал” осудил ее в “Протоколах”»[16].

Это признание было Н.И. Субботиным сделано в статье «Моим обвинителям и судьям», написанной как отклик на публикацию статьи «О клятвах собора 1667 года» в «Гражданине». На первом плане стояли обвинения публицистические – в подрыве миссионерской работы, в научной «некомпетентности». Но Н.И. Субботин не смог столь же взвешенно возразить Т.И. Филиппову – возразить своим историко-богословским изысканием, абстрагируясь от задач синодского охранительства.

Т.И. Филиппов не думал, что его речи приведут к таким результатам. Убежденность в несправедливости давних соборных постановлений не мешала ему оставаться в синодском вероисповедании. Тому способствовали, во-первых, свойственное ему понимание свободы обряда и вообще взгляд на обряд как на нечто такое, что можно менять каждый раз, когда захочется. И, конечно, уверенность в каноничности синодской церкви, которую он считал законной наследницей всего древлерусского православия.

Вольно или невольно, но доклады Филиппова поставили еще одну важную проблему, касавшуюся утраченной чистоты православия в синодской церкви. Именно на это указывал один из членов Общества в письме к Тертию Ивановичу. О нем, этом письме, в свою очередь Т.И. Филиппов сообщал Ф.М. Достоевскому. «Некоторые члены нашего О[бщест]ва (академия и лица, с нею связанные) затрудняются вести полемику, так как она не ограничивается уже исключительно вопросом “о нуждах единоверия”, а распространяется и на такие, отчасти субъективные, общие вопросы, как, напр., на потерю традиций православия нашими академиями, на низкопоклонничество нашего ученого сословия и т.д.»[17]. Т.И. Филиппову предлагали напечатать в «Гражданине» «несколько слов в примирительном духе», иначе некоторые члены Общества оставят его в знак протеста. Были уколы и в адрес Ф.М. Достоевского: раз публикует филипповские статьи – значит разделяет ответственность за них. Т.И. Филиппов парировал эти выпады твердо и просто. Он заявил, что коль скоро статьи – его, то за них отвечает лишь он один: а «если из-за этих статей академия захотела оставить Об[щест]во, то я постараюсь их предупредить и своим выходом доставлю им возможность сохранить звание членов Об[щест]ва»[18].

Впоследствии, после примирительных переговоров, удалось Т.И. Филиппова уговорить остаться.

 

 

«Клятвы оны… должно соборне уничтожить»

 

 

В 1874 году Т.И. Филиппов переслал «Протоколы…» с дарственной надписью старообрядческому книжнику и писателю И.Г. Кабанову, Ксеносу. Тот прочитал их с большой душевной радостью. В ответном письме сказал:

 

«Замечательнейшие статьи чтения Вашего – относительно клятв московского собора 1667 г. – я почитаю по совести и убеждению моему вполне справедливыми и непреоборимыми. Они наполнены правоты беспристрастного исследования, здравого рассуждения и светлого взгляда на вещи. Читать оные и слушать отрадно, сладостно и превожделенно. О, если бы эти мысли и рассуждения разделяли верховнейшие члены богоучрежденной светской и духовной власти, и не тормозили бы некие из писателей, велику бы пользу учинили для расточенных и распуженных многочисленных душ, за них же Христос пострада и Божественную кровь свою пролия»[19].

 

Ксенос принял идею созыва нового собора с участием восточных патриархов для пересмотра постановлений 1667 года. Писал о том, что необходимо прекратить порицание староверия в печати.

 

«…Гремящие клятвы оны, заряженные железом, камением и тимпаном, направленные против содержащих обряд дониконовский и касающиеся сынов грекороссийской церкви (приемлющих от нея все таинства и молящихся двуперстно), должно соборне уничтожить, упразднить и яко небывшие вменить. И полемическия изощренные стрелы, пущенные в порыве гнева и запальчивости на двуперстие и прочие святочтимые обряды, бывшие во употреблении в период дониконовский во всероссийской Церкви, притупить и самые луки сокрушить, и всеконечно положить оружие, заповедав соборне к тому не ратовати на обряды, и дозволить желающим совершать оные, если бы таковыя были и из сынов грекороссийской церкви. Тогда бы и единоверие имело правильный и последовательный ход; а теперь оно поставлено в двусмысленное положение, поелику клятвы собора 1667 г. еще не отменены, и доныне существуют совместно благословение и клятва на одни и те же предметы, как свидетельствуют исторические факты, и очень ясно и справедливо в чтениях своих Вы доказали, великий оратор!»[20].

 

Речь в письме Ксеноса идет лишь о самом для него существенном в докладах – об уничтожении клятв и прекращении печатной войны против старообрядчества. Другие (тоже важные) утверждения (например, о свободе обряда) Ксенос обходит вниманием. Не спорит, не соглашается. Молчит. Не порицает и единоверие как таковое.

В ответном письме Ксеносу Т.И. Филиппов охарактеризовал своих оппонентов – И.Ф. Нильского и священника И.В. Васильева, опубликовавших к тому времени свои возражения в «Христианском чтении»:

 

«Академические ополчения смутить меня не могут. По прочтении последних речей Нильского и Васильева, напечатанных в последних книжках  “Христианского чтения”, я могу с уверенностию заключить, что “врагу оскудеша оружия его вконец”. Коль скоро для подтверждения своих мыслей человек принужден обращаться к помощи подлогов и воззваний к власти, оклеветающих ученого противника, то ясный знак, что прямых доводов уже нет. Впрочем с этой стороны я многого и не ожидал, не дозволяя себе выражать к кому-либо презрение, я не могу однако не видеть крайней, можно сказать неожиданно постыдной ученой слабости Ивана Федоровича; о других же нечего и говорить, так как они и сами, по крайней мере Васильев, считают себя в этом специальном вопросе не сильными»[21].

 

Т.И. Филиппов надеялся, что достойное возражение сделает на его доклады Павел Прусский. Напрасно. Игумен Павел возражал ему в первую очередь как миссионер, а не исследователь.

 

«Я был у о.Павла в монастыре, – сообщал Т.И. Филиппов далее Ксеносу, – и попросил его пригласить кого он найдет нужным из братии, чтобы предложить мне указания на мои ошибки; но из всего услышанного мною я мог убедиться лишь в том, что действительных возражений и с этой стороны ожидать нельзя, иными словами, что их нет и быть не может. Самое сильное возражение состояло в том, что известный вам Дмитрий Иванович, совершенно уже склонявшийся к соединению с Церковию, как только прочел мои статьи, так и раздумал идти в Церковь»[22].

 

О том, что игумен Павел на самом деле думал о статьях Т.И. Филиппова, писал миссионер Михаил (Козлов). Он по секрету сообщил Тертию Ивановичу о своей встрече с Прусским, передал его слова. «Я Тертия Ивановича уважаю, – говорил отец Павел, – и вполне согласен с некоторыми его суждениями, но никак не могу согласиться с ним в том, что для разрешения положенной клятвы на некоторые церковные обряды Московским собором 1667 года нужно собирать новый собор, потому что новый собор положит новую клятву не только на отлучившихся от церкви старообрядцев, но и на нас, единоверцев. Я убежден в том (продолжал отец Павел), что господин Филиппов заботится о новом соборе с предвзятою мыслию, именно он хочет, чтобы новый собор уничтожил вовсе единоверческую церковь»[23]. Уверений в беспристрастности Т.И. Филиппова отец Павел не принял. Что характерно для его ответа? Во-первых, то, что для старообрядцев было святым преданием, для него лишь «некоторым церковным обрядом». Во-вторых, именно у него были предвзятые мысли: он подозревал Т.И. Филиппова в том, о чем тот и помышлять не думал. В-третьих, он высказывается теперь против собора безоговорочно. Не нужен собор, и все. В-четвертых – его страх перед «клятвой на единоверие». Напрасный страх, единоверие уже было под клятвами, которые Т.И. Филиппов, кстати, стремился снять. А может, было простое неприятие мирского человека, который был на голову выше образован богословски, заставлял думать и звал к диалогу со старообрядцами, который был свободен в суждениях, активен, не боялся признавать ошибок… Думаю, не в одном человеке, однако, дело. Безраздельное господство государственно-охранительных подходов во взглядах на старообрядчество со второй половины XIX века медленно, но верно завершалось.

Интересно, что с 1874 года прекращается переписка Н.И. Субботина и Ксеноса. То есть, формально прекратилась она раньше, но когда Н.И. Субботин узнал о письме Ксеноса к Т.И. Филиппову (а оно ходило по рукам во многих копиях), понял, что на ее возобновление больше нет надежд. Переписка была, собственно говоря, странная – довольно сдержанная, особенно со стороны Ксеноса. Н.И. Субботин очень хотел, чтобы Ксенос перешел в единоверие. В письмах не упрашивал, не предлагал (открыто предлагал Павел Прусский). Но Ксенос не торопился. И когда в руки Н.И. Субботина попала копия письма старообрядческого книжника к Т.И. Филиппову, стало ясно, что ждать нечего. О намерениях Ксеноса перейти в единоверие нет никаких свидетельств, никаких документов, и миссионерами «Братского слова» была запушена «утка», что «Протоколы…» способствовали тому, что Ксенос отшатнулся из-за них, уже, якобы, готовый присоединиться[24].

Отношения Т.И. Филиппова и Ксеноса, их многолетняя переписка – отдельная тема, нуждающаяся в изучении. Мы лишь коснулись ее. Кроме Илариона Георгиевича Т.И. Филиппов поддерживал связи с бывшим старообрядческим епископом Пафнутием (Овчинниковым), уклонившимся в единоверие, с А.В. Швецовым – будущим епископом Арсением Уральским, с И.Т. Верховским (от которого потом отмежевался), не говоря уж о старообрядческих купеческих фамилиях. Бывали у него в гостях и известнейшие миссионеры Павел Прусский и Ксенофонт Крючков.

 

 

«Его книга даже вреднее произведений Лескова и К^о»

 

 

В 1882 году во второй части своего сборника «Современные церковные вопросы» Тертий Филиппов снова переиздает статьи о единоверии. Сборник не прошел мимо К.П. Победоносцева, который писал Н.И. Субботину о Т.И. Филиппове: «…жалею, что он не признал необходимостью предать эти статьи забвению, особливо в настоящую минуту»[25].

Н.И. Субботин согласился: «Поистине прискорбно, что Т.И. Филиппов возобновил вторичным напечатанием то, что не следовало печатать и первый раз, и не печатать только, а и писать… Из оглавления (при объявлении) вижу, что напечатанное в “Гражданине”[26] против меня не вошло в новую книгу. Почему это? Не вспомнился ли мой ответ в последней книге покойного “Братского слова” Был у Филиппова о. Павел принят благосклонно, о книге же не было упомянуто ни слова»[27].

В другом письме Н.И. Субботин признавался К.П. Победоносцеву: «Много раз приходилось говорить с Александром Васильевичем (Горским, ректором Московской духовной академии. – В.Б.) о “чтениях” Тертия Ивановича, и всегда он выражал негодование на приводимые в них воззрения. А что он по запросам Тертия Ивановича делал для него разные исторические справки, это очень могло быть в характере незабвенного Александра Васильевича, который был готов служить своими познаниями всем и каждому, и в этом отношении представлял редкое в наше время явление. Помню, что Александр Васильевич поручил даже мне сделать для Тертия  Ивановича какую-то справку о “Жезле правления”, что мною и было исполнено»[28].

Так Н.И. Субботин приоткрыл «кухню» Т.И. Филиппова, указав тех, кто помогал ему готовить речи. И в их числе – себя. Характерно упоминание об А.В. Горском: «выражал негодование… на воззрения». Это позиция миссионера. Ученый был бы, например, «недоволен низким уровнем аргументации», «слабым знанием церковной истории».

«Т.И. Филиппов, видно, неисправим, – отвечал К.П. Победоносцев, – я уже ныне и не говорю с ним…»

А когда-то ведь разговаривал! Переписывался. Тому же Ф.М. Достоевскому пересказывал его письмо о статьях в «Гражданине». «Он пишет (Т.И. Филиппов. – В.Б.), что №№ со статьями о единоверии в большом спросе в Москве, и за них платят очень дорого. “Перепечатка их, продолжает он, могла бы доставить “Гражданину” большое подкрепление”»[29]. Добросовестный и краткий пересказ, без оценок. Без одобрения или порицания действий Т.И. Филиппова и его публикаций. Но это пока. Tempora mutantur, – говорили древние, – et nos mutamur in illis. Времена меняются и мы меняемся вместе с ними. Спустя несколько лет после приведенного письма Ф.М. Достоевскому Константин Петрович стал обер-прокурором Синода и членом комитета министров, имел сильное влияние на царя. А с Т.И. Филипповым отношения стали натянутыми.

Неуемный Н.И. Субботин готовил ответ Т.И. Филиппову. «Имею намерение написать для нашего журнала разбор его книги и именно приложений к ней: одобрите ли вы, ваше высокопревосходительство, это мое намерение? А имея в виду, что он как будто хвалится сочувствием к нему людей высокообразованных, как А.В. Горский и некий “Оптинский подвижник”, я написал уже небольшую статью, которую беру смелость представить на ваш суд. Я не стал бы утруждать ваше высокопревосходительство прочтением этой статьи, если бы дело касалось не г. Филиппова»[30].

Но К.П. Победоносцев не благословил эту затею.

«Возвращаю статью вашу и откровенно скажу, что, по моему мнению, лучше не печатать ее. Она очевидно направлена исключительно к обличению Т.И. Филиппова, хотя не упоминает его имени, – это самое и неудобно. Появление этой статьи в печати может вызвать ответ Филиппова, – думаю, что и вызовет, – на который вам пришлось бы отвечать снова, и так поднялась бы полемика чисто личного свойства. Делу это может только повредить, нисколько не разъяснив его. Филиппов человек крайне самолюбивый и задорный: таких людей нельзя воздержать, не следует раздражать, – дабы не повредить делу; ибо иногда из-за оскорбленного самолюбия человек обращается в ту сторону, куда без того не подумал бы обратиться»[31].

С замечаниями об осторожности Н.И. Субботин согласился, но намерения своего не оставил. Интересна его оценка «Современных церковных вопросов» – оценка опять же миссионерская… В ответном письме К.П. Победоносцеву Н.И. Субботин писал, что Т.И. Филиппов «…справедливо пользуется, независимо от его служебного положения, репутацией человека умного и писателя серьезного. Его книга, мне кажется, даже вреднее произведений Лескова и Кº, потому что для этих последних может служить опорой»[32].

Николай Семенович Лесков попал под горячую руку за свои сочувственные статьи о старообрядцах в «Историческом вестнике» 1882 года. В первую очередь за «Иродову работу», опубликованную в апрельском номере. Писатель рассказывал в ней о  князе Александре Аркадьевиче Суворове, ост-зейском губернаторе. Он уничтожил школы для старообрядцев, следствием чего стала деморализация молодежи. Кроме того приказал отдавать в батальоны нищенствующих и бродяжничающих, а старообрядческих детей-сирот прямо в кантонисты. Не обошлось без крутых перегибов. Эту деятельность А.А. Суворова староверы и назвали «иродовой работой»...

 Субботинский отклик на книгу Т.И. Филиппова был опубликован в малоизвестном и  малораспространенном журнале «Прибавления к Творениям св. Отец» (1882, ХХХ; 1883, XXXI). «Опасаюсь одного, не покажется ли резким тон, в котором я объясняюсь с г. Филипповым. В таком случае да послужит мне некоторым извинением то, что он внушен мне не каким-либо личным отношением к автору, а единственно  ревностию о защите истины, так упорно им отрицаемой»[33].

Две истины было тогда. Истина историческая и истина миссионерская. Конфликт, когда у каждой стороны своя правда и каждый по-своему прав – из числа самых неразрешимых. Время все рассудит, но пока оно не пришло... Пока вслед за Т.И. Филипповым другие исследователи готовят работы по церковной истории. И эти работы (например, книга Н.Ф. Каптерева «Патриарх Никон как церковный реформатор и его противники в деле исправления церковных обрядов») снова вызовут возмущение миссионеров, не способных ничего им противопоставить.

«Статью вашу против Филиппова прочел с интересом. Не имею, что возразить, разве что в 2–3 местах смягчил бы выражения», – сообщал в ответ Н.И. Субботину К.П. Победоносцев.

«Возразить ему я считал своим нравственным долгом, ибо вполне убежден, что подобный ему писатель гораздо вреднее газетчиков и журналистов известного цвета. Лживость, невежество и тенденциозность этих последних человеку серьезному приметить нетрудно; а неправду обставленную ученостию, изложенную в строгом и самоуверенном тоне, при том же высоко поставленным сановником, нелегко усмотреть и человеку вполне серьезному»[34].

Спорить с Т.И. Филипповым, не имея веских научных аргументов, было сложно. В этих спорах преобладала порой, и к сожалению, идеология с ее чисто миссионерскими выкладками. Спустя несколько десятилетий, когда уже ни Н.И. Субботина, ни Т.И. Филиппова не было в живых, один из последователей миссионерского направления признавал в качестве фактора, способствовавшего жизнеспособности старообрядчества, «ученую церковно-историческую литературу». Была «ученая пропаганда раскола», как он выразился. Такой вот миссионерский оксиморон – «ученая пропаганда». В первых рядах этих «пропагандистов» стоял, по его мнению, Т.И. Филиппов, который «проводил весьма вредные для единоверия и православия мысли о клятвах собора 1667 года». Но он-то как раз ничего пропагандировать не собирался. Научная объективность миссионерам только мешала. Мешала их временной «истине». Они понимали ее по-своему. И никто тогда не сумел возразить Т.И. Филиппову на достойном уровне. Он мог быть в каких-то частностях действительно не прав. Но опровергать его пытались с позиций «целесообразности» и «выгоды» для синодского православия. Изыскания Т.И. Филиппова оценивались степенью полезности или способностью нанести вред. «…Глубоко убежден, что никто не причинил и не причиняет столько вреда церкви в ее борьбе с расколом, якоже сей человек!», – сетовал Н.И. Субботин в письме К.П. Победоносцеву[35].

Такая вот скромная оценка.

Объективному осмыслению проблемы церковного раскола предстояло преодолевать миссионерские «рогатки».

 

 

В Калуге проездом

 

 

Однажды К.П. Победоносцеву пришло от Н.И. Субботина любопытное письмо. «Из Калуги от семинарского преподавателя Маркова я получил описание беседы Т.И. Филиппова со старообрядцами, происходившей 26 мая у него, Маркова, в квартире (Т.И. был в Калуге проездом в Оптину пустынь). Описание прислано для напечатания в “Братском слове” с согласия калужского преосвященного, и я предполагал напечатать его в первой сентябрьской книжке, с моими замечаниями, такая беседа интересна в некотором отношении: интересно, во-первых то, что Т.И. делает несколько уступок из своих прежних мнений, во-вторых то, что в прежнем мнении о постановлениях собора 1667 г. объяснял себя непоколебимо твердым, хотя после изданного синодом “Изъяснения” не подобало бы ему говорить об этом»[36].

В ответном письме К.П. Победоносцев публикацию благословил. Так в «Братском слове» появилась статья, подписанная псевдонимом NN, «Беседа Т.И. Филиппова со старообрядцами и православными в г. Калуге 1886, мая 26-го»[37].

В ту пору Т.И. Филиппов был еще товарищем государственного контролера. Если «перевести» на современный язык – заместителем председателя Счетной палаты. В Калуге его пригласили на беседу, которая состоялась в местной Никольской на Козинке церкви. Беседа состоялась 25 мая и прошла скомкано. Старообрядцы не вступали в споры, объясняя, что нет их начетчиков.   На следующий день была вторая беседа, о которой писал NN. На квартиру преподавателя семинарии по предмету истории и обличения русского раскола С.М. Маркова пришли сам ректор Д.Е. Лужецкий, единоверческий священник Н.М. Мамонтов, два миссионера – В.А. Смирнов и К.А. Серавкин, прихожане, «пять выдающихся калужских старообрядческих начетчиков, и в числе их два уставщика местной окружнической часовни», один старообрядец из Коломны (приезжий). Ксеноса к тому времени уже не было в живых. Все расселись за столом и Тертию Ивановичу предоставили председательское кресло. Он заявил, что остается при своих прежних взглядах на единоверие, на причины разногласий церквей, что считал и считает себя беспристрастным искателем истины.

Но…

– Мои воззрения на клятвы собора 1667 года отнюдь не препятствуют мне быть истинным сыном православной, господствующей в России церкви, кроме которой нельзя получить спасение нигде… Исправление богослужебных книг при Никоне  было исторически необходимо и направлялось к самой благой цели. Но он не соблюдал необходимой осторожности. Упустил совет своего современника патриарха Паисия Константинопольского не придавать значения вещам, не касающимся сущности веры и потому безразличным для спасения. Тот же мудрый совет не был принят во внимание собором 1667 года. Собор способствовал усилению вражды между сторонниками разных обрядов. Собору следовало бы разъяснить очень четко и ясно, что обряды не имеют существенного значения в деле веры, и предоставить верующим полную свободу. Кто хочет – пусть молится по старым книгам, кто хочет – по новым. Если оба обряда православны, не следует отдавать какому-либо из них предпочтения…

Старообрядцы заметили, что нельзя приравнивать недавно появившееся троеперстие к древнему двуперстию. Один из начетчиков (Н.М. Коротков) подчеркнул, что Никон исправлял книги по искаженным образцам, вводил обряды вовсе не старые, а искаженные уже в греческой церкви «латынянами». К примеру – замена погружательного крещения обливанием. Т.И. Филиппов заметил, что в вопросе крещения греческая церковь отстаивала и отстаивает погружение. Само слово baptismoz означает «погружение»… Если условиться, что в публикации ничего не искажено, то начетчику не хватило сноровки в споре. Можно было вновь указать, что в синодской церкви правый обряд почему-то равночестен искаженному, что она на равных допускает обливание, что, если греческая церковь сохранила погружение, как заметил Т.И. Филиппов, то все миссионерские сплетни о якобы обливательном крещении митрополита Амвросия беспочвенны, что… Но как видно, об искажении святоотеческого обряда Филиппов не задумывался. Пусть за обливание ратовал не Никон, а Феофан Прокопович – важно то, что искажение допускалось и оправдывалось принципиально, что тем самым ломалось православное мировоззрение. Т.И. Филиппов и старообрядцы говорили на разных языках.

Спор продолжался до двенадцати ночи. Т.И. Филиппов высказал свою давнюю мысль о новом соборе, который уточнил бы смысл клятв собора 1667 года или отменил бы их «яко не бывшие». Один из миссионеров возразил, что отмена клятв ничего не даст. Старообрядцы тогда потребуют не равноправности обрядов, а отмены всех никоновских нововведений, потребуют подчинения господствующей церкви старообрядчеству.

Т.И. Филиппов заметил на это, что о последствиях собора он не берется судить. Но созвать его – обязанность правящей церкви. (Автор «Raskol’а» был радикальней, убеждая, что «обязанность правящей церкви» – клятвы снять, не дожидаясь созыва собора). Потом разговор зашел о том, что для единоверцев были выработаны стеснительные условия: существовало правило, запрещавшее прихожанину господствующей церкви причащаться от единоверческой чаши. «Оно отменено, возможно, отчасти благодаря  и моим указаниям», – заметил Т.И. Филиппов. И затем обратил внимание на то, что единоверцы до сих не имею своего архиерея. А это также свидетельство их неравноправности.

Старообрядческое священство Т.И. Филиппов назвал «безблагодатным и неканоничным», но доказательств своей мысли (при всей богословской эрудиции) счел нужным не приводить. Постепенно встреча перетекла в заурядный миссионерский диспут, где гость-публицист уже больше молчал, нежели говорил. Потом, сославшись на позднее время, решил уйти. А старообрядцам пожелал скорейшего сближения с господствующей церковью. Ему ответили другим пожеланием: чтобы скорее состоялся собор, за который он ратует, а «сближение» последует после отмены всех клятв и совершенной отмены никонианских новшеств «с троеперстием во главе».

– Это дело невозможно! – воскликнул Т.И. Филиппов, – но если бы оно свершилось, то я не знал бы, куда мне деться[38].

Беседа показала двойственное отношение Т.И. Филиппова к старообрядчеству. Показала: зря Н.И. Субботин призывал его сделать публичное заявление, что он не стремится содействовать старообрядцам своими трудами. Т.И. Филиппов действительно не думал об этом. Так происходило против его воли. Беседа показала, что он не понимал, что для старообрядцев представляет важность не столько обряд, сколько та идея, которая за ним стоит. Отсюда утопичная мысль о равноправном введении двух разных обрядов, которую не приняли ни старообрядцы, ни миссионеры. Старообрядчество сформировалось как самобытная, вполне сознательная и жизнеспособная религиозно-культурная общность, а не просто как огромная масса упрямцев, вцепившихся в обветшалую религиозную старину, пусть и дорогую для русского сердца…

 

 

*

 

 

В 1889 году Т.И. Филиппов стал членом Государственного совета и государственным контролером. Через Совет проходили дела, связанные со старообрядцами. Видимо, Тертий Иванович защищал их, если Победоносцев назвал его «ревностным защитником раскола всюду»[39].

Конечно, на должности контролера и в Госсовете он занимался многими другими делами. Образовал департамент железнодорожной отчетности. При нем было издано «Положение о порядке хранения и уничтожения отчетности, поверяемой государственным контролем». Кроме государственных дел он продолжал писать о современных проблемах церкви и образования. В 1896 году вышел «Сборник Т.И. Филиппова», куда вошли многие его статьи.

Но и это не все, что он сделал.

Он основал вместе с публицистом А.И. Кошелевым славянофильскую «Русскую беседу». Одним из первых отметил значение народных преданий и песен. В 1882 году вышел известный и сейчас сборник «40 народных песен, собранных Т.И. Филипповым и гармонизированных Н.А. Римским-Корсаковым». Большинство их услышано во Ржеве (старообрядческом центре, родине Т.И. Филиппова), часть в Твери. В 1884 году, благодаря его инициативе создается при Русском Географическом обществе специальная песенная комиссия для исследования, собирания, издания народных песен. Т.И. Филиппов стал ее бессменным председателем. Он собрал и издал музыкальные произведения М.П. Мусоргского после смерти композитора. Устроил его похороны. Продвинул М.А. Балакирева на должность управляющего придворной хоровой капеллы, а Н.А. Римского-Корсакова сделал его помощником. Поддержал В.В. Андреева, создававшего первый Великорусский оркестр русских народных инструментов. А никому неизвестному Ф.И. Шаляпину устроил дебют в лучшем столичном оперном театре и двадцатидвухлетнего певца приняли в состав Мариинской труппы.

Т.И. Филиппов умер в 1899 году.

Государственный деятель, любитель и подвижник музыки, историк, для старообрядцев он остался, конечно, одним из первых высокопоставленных мужей, который попытался беспристрастно разобраться в истоках церковной трагедии середины XVII века. Время показало, насколько важным для становления принципов веротерпимости было главное требование Т.И. Филиппова об отмене соборных клятв, как бы ни была местами неточна его историко-богословская аргументация необходимости этого шага. Он был сделан, однако, когда господствующая церковь попала в опалу к атеистическому государству.

Отмена проклятий ничего не изменила. Пересмотр никоновских нововедений не состоялся и не предвидится. Собственно, Т.И. Филиппов к этому не звал, необходимость и обязательность такого второго шага обосновывали старообрядцы, в том числе и те, с которыми он встречался в Калуге… Опасались его миссионеры. Но безусловной заслугой Т.И. Филиппова надо признать то, что он одним из первых показал, что охранительно-миссионерский взгляд на старообрядчество – путь, ведущий в никуда, сделав, несмотря на всю противоречивость своего отношения к старообрядчеству, немалый вклад в формирование принципов веротерпимости в российском обществе и государстве, в новое понимание старообрядческого вопроса и судеб самого русского православия.

 

[1] Le Raskol. Paris, 1859. P. 231 (здесь и далее перевод наш – В.Б.)

[2] Там же. Р. 238.

[3] Церковная хроника: [Ответная речь И.Ф. Нильского на выступление Т.И. Филиппова] // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1873. №8. С. 392.

[4] Церковная хроника: [Ответная речь И.В. Чельцова на выступление Т.И. Филиппова] //Там же. 1873.  №9. С. 505.

[5] Церковная хроника // Там же. 1873. №8. С. 370, со ссылкой на статью Павла Прусского в газете «Современность» (приложение к «Московским ведомостям») за сентябрь 1870 года.

[6] Нильский И.Ф. Речь по поводу рассуждений о нуждах единоверцев, произнесенная… 4 декабря 1874 года в заседании Санкт-Петербургского отдела Общества любителей духовного просвещения // Христианское чтение. 1874. №3. С.379.

[7] Достоевский Ф.М. Заседание Общества любителей духовного просвещения 28 марта // Собр. соч.: в 30 томах. Л., 1980. Т. 21. С. 141.

[8] Субботин Н.И. Моим  обвинителям и судьям // Братское слово. 1876. Кн. 4. С. 347–348. Приводимое высказывание не является точной цитатой, но верно передает смысл заявления Н.И. Субботина.

[9] Антоний (Шутов), архиеп. Письмо И.И. Шибаеву от 18 сентября 1874 г. // ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 169. Ед. хр. 1. Л. 175. «Христианом» – архаичная форма употребления дательного падежа.

[10] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 5 марта 1882 г. // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1915. №1. С. 254.

[11] Сильвестр (Малышев), иеродиакон. Письмо А.В. Швецову // ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 178. Ед. хр. 1. Л. 224.

[12] Стефан, свящ. Письмо А.В. Швецову  // ОР РГБ. Ф.246. Карт. 177. Ед. хр. 3. Л. 287–287об. В письме сохранена орфография имени «Онисим».

[13] Андрей, свящ., Максим, свящ. Письмо А.В. Швецову // ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 178. Ед. хр. 1. Л. 257об.

[14] Михаил (Козлов), архим. Записки и письма. М.: Богородице-Рождественский Бобренев монастырь, 1996. С. 101.

[15] Федорущенко О.А. Белогорский Свято-Николаевский мужской миссионерский монастырь. [Пермь]: Белогор. Свято-Николаев. муж. монастырь, 1999. С. 21. В.Е. Коноплев впоследствии перешел в никонианство и, приняв иночество с наречением имени Варлаам, стал настоятелем Белогорского монастыря.

[16] Субботин Н.И. Моим  обвинителям и судьям // Там же. С. 336–337.

[17] Филиппов Т.И. Письмо Ф.М. Достоевскому от 18 июля 1873 г. // Литературное наследство. М., 1934. №15. С. 152.

[18] Там же. С. 153.

[19] Кабанов И.Г. (Ксенос). Письмо Т.И. Филиппову от 10 июля 1874 г. // Во время оно: История старообрядчества в свидетельствах и документах. М., 2005. Вып. 1. С. 98. То же: Переписка раскольнических деятелей. М., 1889. Вып. 2. С. 361–362. Письмо Ксеноса к Т.И. Филиппову ходило, по свидетельству Н.И. Субботина, среди старообрядцев в многочисленных копиях. Копии письма хранятся в ОР РНБ (Ф. 41. Оп.1. №1873), в ОР РГБ (Ф. 496. Карт.1. Ед. хр. 32), и там же в фонде Погодина. Карт. 6. Ед. хр. 68.). Подлинник копии письма Ксеноса, которую опубликовал Н.И. Субботин со своими комментариями, хранится: ОР РГБ. Ф. 294 (Субботин Н.И.). Карт.10. Ед. хр. 49.

[20] Кабанов И.Г. (Ксенос). Письмо Т.И. Филиппову от 10 июля 1874 г. // Там же. С. 99.

[21] Филиппов Т.И. Письмо И.Г. Кабанову (Ксеносу) от 18 августа 1874 г. // Там же. С. 101. То же: ОР РГБ. Фонд Погодина. Карт. 6.  Ед. хр. 68. Л. 5об.–6.

[22] Там же. С. 101–102.

[23] Михаил (Козлов), архим. Указ. соч. С. 91.

[24] Н.И. Субботин иронизировал по поводу того, как живо отреагировал Ксенос на доклады Т.И. Филиппова. «Иларион встрепенулся, писал даже адресы первоначинателю “чтений”… Узнав о всем этом, мы уже считали излишним возобновлять с ним переписку. Злосчастные петербургские “чтения”  несомненно способствовали тому, что этот человек, стоявший на самом пороге церкви, не решился переступить через него…» (Субботин Н.И. Воспоминания об авторе Окружного послания и переписка с ним // Братское слово. 1884. №5. С. 254–255.

[25] Победоносцев К.П. Письмо Н.И. Субботину от 25 февраля 1882 г. // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1915. №1. С. 249.

[26] Очевидно, имеется в виду статья «О клятвах собора 1667 года» (Гражданин 1876. № 17). Обещанного продолжения статьи не последовало и если она осталась незавершенной, то не могла быть включена Т.И. Филипповым в книгу.

[27] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 3 марта 1882 г. // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1915. №1. С. 252–253. Издание журнала «Братское слово, который выходил с 1875 по 1876 гг., было прекращено за недостатком средств и подписчиков, и возобновилось в 1883 г.

[28] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 7 марта 1882 г. // Там же. С. 254–255. «Жезл правления» (полное название:  «Жезл правления на правительство мысленного стада православно-российской церкви – утверждения во утверждение колеблющихся во вере – наказания в наказание непокоривых овец – казнения на поражение жестоковыйных и хищных волков, на стадо Христово нападающих»), подготовленный Симеоном Полоцким в 1667 г. и изданный от имени проходившего тогда собора, предавшего анафеме православные дониконовские чины и обряды, а также их защитников, является типичным образцом схоластической риторики. В одном из мест книги, в частности, утверждается, что буквы «I» и «И» «знаменуют» душу и тело воплотившегося Спасителя, а слог «сус» – Троицу. Соответственно, отсутствие «I» будет якобы означать, что речь идет о простом человеке. Подробнее о др. несуразностях «Жезла…» см. напр.: Мельников Ф.Е. История русской церкви со времен царствования Алексея Михайловича до разгрома Соловецкого м-ря. Барнаул, 2006. С. 325–333.

[29] Победоносцев К.П. Письмо Ф.М. Достоевскому от 8 августа 1873 г. // Литературное наследство. М., 1934. №15. С. 124.

[30] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 4 апреля 1882 г. // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1915. №1. С. 265.

[31] Победоносцев К.П. Письмо Н.И. Субботину от 6 апреля 1882 г. // Там же. С. 266.

[32] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 10 апреля 1882 г.// Там же. С.267.

[33] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 4 ноября 1882 г. // Там же. С. 290.

[34] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 4 декабря 1882 г. // Там же. С. 296–297.

[35] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 24 октября 1883 г. // Там же. С. 346.

[36] Субботин Н.И. Письмо К.П. Победоносцеву от 12 августа 1886 г. // Там же. С. 460. 4 марта 1886 г. в ответ на ходатайство московских единоверцев от имени Синода было издано т.н. «Изъяснение», которое и упоминается в письме, о порицаниях на старые обряды. В нем «изъяснялось», что они принадлежат лично «писателям полемических сочинений, которыми они произнесены по особенной ревности о защите православной церкви и содержимых ею обрядов от нестерпимо дерзких хулений на оные со стороны раскольнических писателей». Сама же господствующая церковь не разделяет и не подтверждаем сих порицаний. Если некоторые из этих сочинений издавались и издаются с разрешения Синода, то потому их содержание отличается «высокими достоинствами» и не подлежит каким-либо исправлениям потому, они представляют собой «исторические памятники письменности».

[37] NN. [Марков С.М.]. Беседа Т.И. Филиппова со старообрядцами и православными в г. Калуге 1886 г. мая 26-го // Братское слово. 1886. № 15. С. 321–342.

[38] Там же. С. 340–341.

[39] Победоносцев К.П. Письмо Н.И. Субботину от 30 декабря 1893 г. // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1915. №1. С. 590.