ФРОЛОВО — село в Калужском уезде (ныне в Дзержинском районе). Сведений о местном старообрядчестве сохранилось немного. Деревянный старообрядческий храм был освящен во имя св. апостол Петра и Павла. Близлежащие старообрядческие приходы находились в селах Дворцы и Камельгино.
*
В 1877 году Калужский окружной суд разбирал дело фроловского крестьянина Никифора Филипповича Кожевникова, устроившего в доме своем моленную для односельчан-старообрядцев[1]. Молитвенный дом, как выяснилось, основал не он, а отец, к тому времени уже умерший. Поэтому суд постановил дело прекратить. Но моленную опечатали.
Собственно, изнутри это был полноценный храм. С алтарем, престолом, иконами, со всем, чему подобает быть в храме. Снаружи он имел вид обычной крестьянской избы. Построил моленную в 1861 году (по другим данным — в 1866-м) Филипп Егорович Кожевников с братом Василием. В краеведческой литературе есть упоминание о фроловской моленной, существовавшей в селе раньше, в 1850-е годы[2]. Ее уставщик, некто Ник. Куз. по прозванию Горох стал первым священником в селе. Исходя из прозвища можно предположить, что его фамилия — Горохов, об отчестве тоже можно догадаться — Кузьмич. А вот с именем сложней. Никита, Никифор, Никанор, Никодим, Никола, Никандр... Известно, что Горохов ездил для рукоположения на Стародубке к епископу Конону (Смирнову). Тому самому Конону, который впоследствии был заточен за святительскую деятельность в одиночку Спасо-Евфимиева монастыря и отсидел там 22 года. Встретиться со владыкой Горохову не удалось. Тогда фроловский уставщик отправился в Москву, где принял сан от архиепископа Антония (Шутова) Московского и Владимирского. Уставщиком во Фролове стал вместо него один из братьев Кожевниковых.
Василий Кожевников был довольно активным старообрядческим деятелем, известным за пределами Фролова, в 1850-х — первой половине 1860-х годов. От рождения он, как, видимо, и братья, числился принадлежащим к господствующей церкви. В возрасте семи лет остался без отца и воспитывался дядей-старообрядцем. Прочел Соловецкую челобитную и «получил еще большее отвращение от церкви» господствующей, как писал в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Братское слово». Освоив устав, вместе с домашними вел службу в доме. Придерживаясь строгого образа жизни, близкого к иноческому, Кожевников стал подумывать о том, чтобы уйти в монастырь, хотя был женат, даже раздал часть имущества, которое считал излишним. В 1845 году он присоединился к старообрядцам довольно радикального лужковского согласия. Они признавали священство, переходящее от господствующей церкви, но государственные паспорта считали печатью антихриста. Горохов, уроженец соседней с Фролово деревни Пятовской, был рукоположен при поддержке и помощи Василия Кожевникова.
В октябре 1856 года молитвенный дом во Фролове посетил епископ Конон (Дураков) Новозыбковский и освятил в нем походную церковь. По воспоминаниям Василия Кожевникова, Горохов пробыл священником во Фролове два года и семь месяцев. После его смерти во священники поставили местного старика, бывшего пастуха, который перед тем принял иночество. Имя его Кожевников не указал. В 1860-м году он познакомился в посаде Лужках на Стародубке с известным писателем и книжником Иларионом Георгиевичем Кабановым. В 1861-м сопровождал в Москву другого кандидата во священники для фроловской походной церкви. В 1862 и 1863 годах принял активное участие в обнародовании Окружного послания, написанного И.Г. Кабановым, считая необходимым бороться с распространившимися среди некоторых старообрядцев неправославными мудрованиями, полностью разделяя убеждение своего друга-начетчика в том, что необходимо приносить на литургии пятую просфору за царя... Но в марте 1865 года принял окончательное решение порвать со старообрядчеством[3].
Заметка в одном из номеров старообрядческого журнала «Церковь» упоминает о строительстве братьями Кожевниковыми моленной в 1866 году[4], однако, это, очевидно, неточность, и речь идет о моленной, в которой епископ Конон освятил походную церковь. Автор анонимной заметки ошибочно упоминает В.Е. Кожевникова: в 1866-м он уже отошел от православия. Но если все, о чем в ней сказано, отнести к первой половине 1860-х годов, то все становится на свои места: и основание моленной в селе, и активное участие в этом Василия Кожевникова... Среди попечителей фроловской моленной встречается упоминание о еще одном Кожевникове — Михаиле Егоровиче. Он в 1865 году тоже перешел в синодальное православие и принимал активное участие в строительстве каменного новообрядческого храма в селе[5]. Или это тоже ошибка, и речь идет все о том же Василии Кожевникове?.. Синодский же храм во Фролове цел и сейчас. Долгое время в нем была расположена пекарня.
В январе 1877 года фроловский старообрядческий священник Андрей Фонтуренков (о нем самом — чуть далее) сообщил архиепископу Антонию (Шутову), как движется следствие по делу о закрытой во Фролове моленной. Вещи, изъятые оттуда, переданы в никонианскую консисторию, «и лежат нераспечатаны». «Потом чрез недели две (вероятно, в ноябре или январе 1876 года. — В.Б.) разбирали наши вещи, и наши ходатаи в то время ездили в Калугу, и чиновника, и в консистории к купцу призывали, и его подарили, и он им рассказал, что мы вредного в ваших вещах ничего не нашли...» Привожу предложение это, как оно есть. Надо понимать видимо, что они приглашали придти в консисторию кого-то из влиятельных калужских купцов и некоего чиновника, способных отстоять их права, и передали им деньги («его подарили»), и это дало результат, раз в вещах — иконах и прочих богослужебных предметах — не обнаружилось ничего вредного, как тогда говорили, «противного православию», их могли вернуть владельцам. Но это еще не все хождения по мукам. «Потом наши ходатаи подали губернатору прошение. Губернатор им отказал. Потом еще они по господам много ходили и расспрашивали, куда еще прошение подать. Хорошие люди из господ и из купцов не советуют никуда подавать, покуда следователь передаст от себя следствие на суд. Потом наши ходатаи нашли господина хорошего, и он был прежде адвокатом, и теперь при хорошей должности. И он взялся у нас ходатайствовать о нашем деле на совесть. “Если выхлопочу, то вы сами можете оценить труды и не обидите меня”, даже, говорит, “если в случае здесь не отхлопочу, то сам в Петербург поеду к министру”. А у него брат в Петербурге главным доктором. И мы так на него расположились. А там как Бог даст. И дела наши еще нигде не судились, потому что следователь от себя наши дела еще никуда не передавал. Мы стараемся, все силы употребляем, да ничего не поделаем»[6].
Суд освободил в 1877 году Никифора Кожевникова от ответственности, но потребовал представить на рассмотрение консисторской комиссии все иконы: соответствуют ли они канонам православия. Ранее некоторые вещи и книги из храма изъял следователь. Консистория выступила с ходатайством «об уничтожении церковного вида означенной моленной» — чтобы в ней не было престола и жертвенника и чтобы дом опечатали, когда его осмотрит комиссия. Уездный исправник высказался против. Он полагал, что все это может «произвесть волнение» среди старообрядцев.
30 ноября 1878 года у старообрядческой моленной собралась большая толпа. Накануне в село приехал новый становой пристав, а утром — священники из близлежащих сел Тихоновой слободы и Рождествена, полицейский урядник и десятский. С дверей сорвали печати. Следом за комиссией внутрь проследовали прихожане.
К иконам комиссия не придралась. Но тут фроловский священник Любимов заявил, что заберет из алтаря жертвенник и престол (тот самый, очевидно, освященный епископом-страдальцем Кононом). Старообрядцы возмутились. Никифор Кожевников ответил, что не позволит этого сделать. На его сторону стал священник Спасский из Тихоновой слободы: мол, действительно, не надо трогать престол с жертвенником, комиссия сюда не за этим явилась. Любимов — свое. Крестьяне загалдели. Позднее Любимов доносил, что они-де угрожали ему.
То, что священник преувеличивает случившееся, свидетельствует сохранившийся рапорт станового пристава. Он докладывал уездному исправнику, что шум в моленной нельзя отнести к угрозам, «а лишь к одному обычаю крестьян, имеющих всегда обыкновение производить громкий говор»[7]. Что Кожевников был пьян и обещал убить того, кто вынесет престол из моленной — тоже плод болезненного воображения Любимова. «Что же касается слов, помещенных в записи осмотра: “увечье” и прочее, то это не есть факт, а одно только предположение председателя Любимова», — сообщал становой пристав[8].
Фроловский священник тут же, в моленной, обратился за помощью к уряднику и становому. Но те ответили, что пришли только за тем, чтобы смотреть иконы и что судебный следователь изъял из храма антиминс — литургию уже служить нельзя. Оставшись в одиночестве, Любимов отступил.
Пока длилось следствие, из моленной Кожевниковых изъяли четыре книги и несколько богослужебных предметов: лжицу, блюдца, дискосы. Вещи передали на «хранение» в калужский кафедральный Троицкий собор.
Светскую власть на местах мало беспокоили моленные. Но епархиальная верхушка давила до конца. Архиепископ Калужский и Боровский Григорий (Миткевич) обратился к управляющему губернией князю Николаю Мещерскому с ходатайством, чтобы тот распорядился закрыть моленную, забрать оттуда жертвенник иконостас и царские врата с престолом. Мещерский пошел навстречу. Все, о чем просил архиерей, было исполнено. А Никифору Кожевникову объявили, что здание храма ему разрешается использовать для чего угодно, только не для богослужений[9].
В начале 1860-х годов во Фролово был поставлен новый священник, уже упоминавшийся Андрей Иосифович Фонтуренков Он был родом из соседней деревни Пятовской. В 1863-м его перевели на служение в Тулу, но старообрядцы Фролова и ближайших селений, в том числе Дворцов, упрашивали вернуть Фонтуренкова обратно. Шел 1865 год. Местный житель, о котором тоже говорилось выше, бывший уставщик Василий Егорович Кожевников уклонился в единоверие и, насколько можно полагать, начал активно содействовать укреплению прихода господствующей церкви во Фролове. Витиеватую и нелестную характеристику дали ему жители Дворцов в письме архиепископу Антонию: «При том же за грехи наши Божиим попущением сделался отступником православной веры злохитрый гонитель Василий Егоров, который был прежде учителем и путеводителем христианской веры, ныне, злохищный волк, неусыпно старается изъездить по деревням и уловляет и расстраивает своими хитрыми и коварными учениями нынешних сочинителей и совращает которые ему присоединяются и многих, вредит и подбирает себе единомысленных, и нам, православным, грозит и вредит, а как не стало у нас пастыря и учителя нашего отца Андрея, многие расстроились...»[10]
Андрей Фонтуренков полностью положился на волю архиепископа. «Не знаю, что мне, грешному, делать, куда владыка пошлет, туда и поеду», говорил он в одном письме[11]. В конечном счете, определением Московского духовного совета в июне 1865 года он был вновь переведен во Фролово. Встретили священника восторженно. Из коллективного письма старообрядцев Фролова, Полотняного Завода, Дворцов, Камельгино архиепископу Антонию: «Честь имеем вас уведомить, по вашему архипастырскому благословению прибыл к нам честный священноиерей отец Андрей, и так нас обвеселил, подобно яко дождь пал на высохшую землю и сделался благорастворенный воздух для растения земных плодов. Так и мы учителя нашего с великою радостию и со слезами встретили и приняли. Многие были погружены в размышлениях разумом кривотолками (так в тексте. — В.Б.), но надеемся на Бога и учителя нашего. Его сладкими словами и доказательствами от Божественного Писания присовокупятся ко единомыслию...»[12]
Позже Андрей Фонтуренков получил предписание навещать Тулу с духовными требами.
Во Фролове священник прослужил около тридцати лет. Сохранились в архивных документах имена уставщиков. Это Прохор Агешин, который в 1888 году был рукоположен во священники в деревню Хотисино Жиздринского уезда, и Константин Михайлович Быков. Последний уставщичил в Полотняном Заводе, а затем в селе Брынь Жиздринского уезда. За ревность по вере угодил он в 1893 году в списки «вожаков раскола», которые составляла консистория по всей епархии[13]. В книге-мартирологе репрессированных калужан «Из бездны небытия» упомянут уроженец Брыни Семен Константинович Быков, живший в поселке Думиничи и работавший слесарем на заводе «Революционер». В декабре 1937 года он был осужден на десять лет за антисоветскую агитацию[14]. Может, это сын Быкова-уставщика?..
Моленная во Фролове возродилась. Трудно сказать, в старом здании или в новом. Но вот что писал о ней в 1893 году местный синодский священник М. Титов: «В самом селе близ церкви находится благоустроенная и благоукрашенная старообрядческая часовня. По внешнему виду она не отличается от обыкновенных зданий, но внутри представляет подобие православного храма: имеет алтарь и прочие части и принадлежности православного храма»[15]. Из рапорта М. Титова известно, что Андрей Фонтуренков жил в большом доме, расположенном за одной оградой с церковью. Уставщиками в моленной были его сын Корнилий и крестьянин из Брыни Стефан Ефимов. Еще возле моленной жила инокиня Капитолина с послушницами.
После указа о религиозной свободе старообрядцы официально зарегистрировались в губернском правлении общину. Все хлопоты об этом взял на себя крестьянин из деревни Акатово Никола Ильич Чичеров. Он же подавал заявление о регистрации общины в соседней деревне Дворцы[16]. Чичеров стал первым председателем совета общины во Фролове. В 1909 году журнал «Церковь» поместил на своих страницах его портрет, сообщая, что Чичеров в Калужской губернии «принадлежит к числу видных старообрядческих деятелей, много потрудившихся в деле процветания своего прихода»[17]. В том же 1909 году Чичеров переехал из Акатова в деревню Говардово Медынского уезда и более не смог исполнять обязанности председателя. От дел он отошел — жил далеко, на заседания совета не ездил. В 1910-м его переизбрали, и новым председателем стал крестьянин Гавриил Михайлович Гусев.
Никола Ильич Чичеров, председатель совета Петропавловской общины Фроволо. 1900-е годы
Священником у фроловских старообрядцев был в начале XX века отец Василий Мартынов. Он был переведен сюда распоряжением епископа Арсения (Швецова) Уральского, временно замещавшего Московскую архиепископскую кафедру, в сентябре 1898 года[18]. Из биографических сведений о нем сохранилось лишь одно свидетельство: в конце декабря 1908 года батюшка пошел на открытый конфликт с общиной и по непонятной причине отказал прихожанам в просьбе отслужить молебен за здравие императора и всего царствующего дома. Община же приняла решение его отслужить в благодарность за дарование прав свободного вероисповедания. Подобные молебны не были чем-то из рамок вон выходящим, их служили всюду и весьма часто. Фроловские старообрядцы подали на священника жалобу губернатору. «Покорнейше просим Ваше Превосходительство священника Мартынова за отказ исполнить патриотическое желание подвергнуть законной ответственности с удалением из нашего прихода»[19]. Губернатор резонно ответил, что это дело не в его компетенции. О дальнейшей судьбе отца Василия ничего неизвестно, и по логике, после губернатора должна была последовать на него жалоба епископу Ионе (Александрову) Калужско-Смоленскому, который мог перевести священника. Но если это действительно случилось в следующем 1909 году, то неизвестно, кто был настоятелем в Петропавловской общине Фролова почти восемь следующих лет. Возможно, что никто, и здесь временно могли служить священники из Дворцов и Камельгино.
В 1914 году, 5 декабря, было получено разрешение построить при храме Петра и Павла деревянную колокольню[20].
В 1917 году епископ Калужско-Смоленский Павел (Силаев) рукоположил во Фролово нового священника — Григория Васильевича Рогожина.
Оттиск печати Петропавловской общины Фролово
Отец Григорий родился в 1878 году в деревне Семеново Сычовского уезда Смоленской губернии. Отец его, Василий Герасимович, был хорошим начетчиком. Он прожил 82 года — ни одного зуба не потерял. Григорий Рогожин стал последним настоятелем Петропавловской церкви во Фролове... В 1990-х годах я познакомился и побывал в гостях у его сына, Марка Григорьевича, жившего в Калуге в поселке Середа. Ему уже перевалило за девяносто лет, но он прекрасно помнил события, связанные с арестом отца, и, конечно, со своим собственным. Дальнейшее рассказываю с его слов.
В конце 1920-х Григория Рогожина несколько раз забирали на принудительные работы. Однажды около месяца не возвращался он домой — мыл туалеты в калужских ресторанах. В один из дней, когда за ним пришли, оказался в доме священника и Марк Григорьевич. Отличавшийся независимым характером, он велел не открывать дверей и предупредил пришедших, что если они и дальше будут ломиться — станет стрелять. В доме было охотничье ружье. В этот день отца Григория оставили в покое.
Наутро, глянув в окно, Рогожины увидели, что из церкви выносят иконы и складывают в кучу. Потом из них разожгли костер... В огне погибли иконы святителя Николы (стояла на левом клиросе) и Богородицы (с правого клироса) — они были самыми большими в храме. Тогда же закрыли и саму церковь. В ней устроили избу-читальню.
Прошло время, с бывшего храма кто-то сорвал красный флаг, а на двери повесил замок. Это стало формальным поводом для очередного ареста Григория Рогожина. Зимой 1930 года его арестовали[21]. На допросах священник не признал обвинений, связанных с флагом. Тогда в вину ему поставили антиколхозную агитацию, религиозную пропаганду, призывы не допускать детей ко вступлению в пионерские отряды. 12 апреля того же 1930 года заседанием тройки ОГПУ Григорий Рогожин был приговорен к трем годам ссылки в северный край.
О дальнейшей судьбе священника долгое время ничего не было известно. По словам сына, он был расстрелян в 1937-м или 1938 годах в Смоленске. Значит, ссылку он отбыл, а затем последовал второй арест, второй приговор... Марк Григорьевич вспоминал, что отцу нравилась грустная беспризорничая песня:
Вот умру я, умру я,
Похоронят меня
И никто не узнает,
Где могилка моя.
Так и вышло, как в этой песне. Место, где обрел священник последний покой, неизвестно.
Когда в Интернете появились списки репрессированных, составленные на основании книг памяти, изданных в разных российских регионах, удалось уточнить данные о втором аресте Григория Рогожина. Он служил в Смоленской области, в «шатихинской церкви», как было указано в справке Книги памяти. Что это? Я такой никогда не слышал. Написал письмо протоиерею Евгению Чунину во Ржев. Он мало-помалу собрал сведения о старообрядческих приходах Смоленской земли, Ржев от Сычевки рядом. Тот ответил, что речь, скорее всего, идет о деревне Шаниха Андреевского района. «После официальной регистрации (кажется, в 1907 году, можно посмотреть) ее председателем был избран крестьянин этой же деревни Влас Акимов — родной брат моего прадеда по матери... В этой самой деревне проживала моя родная бабушка — вплоть до своей кончины в 1987 году. Ее как активную прихожанку тогдашнего единственного храма в селе Малые Липки сегодня еще помнят и некоторые калужские старообрядцы — бывшие смоляне».
В самом деле, вряд ли было отцу Григорию целесообразно вновь возвращаться во Фролово, где его арестовывали. Но и здесь пятого июля 1938 года он был задержан Андреевским районным отделением УНКВД, и вскоре Смоленским областным судом 27 сентября того же года по обвинению в контрреволюционной агитации приговорен к десяти годам лишения свободы. «Деревня Торопчино (родина о. Григория), — сообщал Евгений Чунин, — стоит на том же старинном большаке, что и наша Шаниха: большак из Сычевки в Андреевское (ныне Днепровское), между деревнями около 10 км; это два соседних прихода. Поэтому назначение о. Григория в Шаниху было фактически его возвращением на родину, и это очень вероятно. Видимо, он не брал с собой семью: либо не успел (из-за краткости времени служения до второго ареста), либо — желал “исчезнуть” от старых калужских преследователей... Предшествующий священник в Шанихе о. Кириак Смирнов был арестован 19 июля 1937 года (это, кстати, был уже второй арест о. Кириака!) Вернувшись после первого срока, он всего полгода прослужил, как его снова арестовали! Видимо, после этого в Шаниху и был направлен о. Григорий, и ему тоже дали только год-полтора послужить...» Затем, как уже было сказано, он умер в лагере и не вернулся оттуда назад.
В 1930 году забрали в ОГПУ самого Марка Григорьевича Рогожина. Пришли в дом незнакомые люди, сказали, что он им нужен как понятой. Потом один, наверное, не сдержавшись, полез вещи смотреть в комоде. Все стало понятно.
— Арестовывать меня пришли, — сказал Марк Рогожин, — так не стройте из меня дурака. Лучше сразу скажите: «Собирай сухари»...
Марк Рогожин руководил хором в Преображенской старообрядческой церкви Полотняного Завода, и обвинение было классическим для церковнослужителя — контрреволюционная агитация. На первом допросе Рогожин с удивлением узнал, будто бы сказал где-то, что «Папа Римский пойдет на нас войной».
—Я такого собаку не знаю, — отрезал Марк Григорьевич.
Допрос продолжался. Нужных показаний следователь добиться не смог. Намекнул, что запираться не стоит — будет хуже и, выдернув из кобуры пистолет, положил его рядом на стол. Потребовал давать только те ответы, которые ему нужны.
Подследственный ответил тоже прямо.
—Не пугайте. Умирать все равно раз. Я вам буду говорить только то, что знаю, а не то, что вам нравится.
10 сентября 1930 года Марка Григорьевича приговорили к трем годам лагерей. Около полугода провел он на Соловках, а оттуда отправился на реку Свирь валить лес. Три года превратились в пять. Освободившись, Марк Рогожин остался при лагере как вольнонаемный. Работал старшим десятником по лесозаготовкам. У него в подчинении было 35 десятников и девятьсот человек рабочих — из уголовников. Марк Григорьевич имел валенки, черную шубу, пистолет, а кроме этих таежных драгоценностей — лошадь и право объезжать участок в сто километров радиусом, где валили лес. Рассчитавшись с лагерями, он уехал на Украину, а оттуда перебрался в Калугу. В здешнем старообрядческом храме он некоторое время управлял пением на клиросе.
Петропавловская церковь не уцелела до наших дней. Сейчас в селе мало кто о ней знает. Старожилов не осталось. Многие из фроловцев поселились здесь уже в послевоенные и более поздние годы, и незнакомы с историей села вовсе.
[1] ГАКО. Ф.32. Оп. 1. Д. 1149. Л. 10 об.
[2] Тихомиров И. Раскол в пределах Калужской епархии. Калуга. 1900. С. 81.
[3] Кожевников В. Рассказ бывшего старообрядца о своем обращении из раскола в православие // Братское слово. 1875. Кн. 1. Раздел III. Смесь. С. 81. 9–40.
[4] Деятели старообрядчества братья Кожевниковы // Церковь. 1909. №47. С. 1322.
[5] Тихомиров И. Указ. соч. С.118.
[6] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 180. Д. 4. Л. 67 об., 68.
[7] ГАКО. Ф. 62. Оп. 10. Д. 5214. Л. 9.
[8] Там же. Л. 9об.
[9] ГАКО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 1149. Л. 31, 33.
[10] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 173. Ед. хр. 1. Л. 73 об.
[11] См.: ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 171. Ед. хр. 1. Л. 116–117.
[12] ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 171. Ед. хр. 1. Л. 172.
[13] ГАКО. Ф. 33. Оп. 3. Д. 1901. Лл. 29–29об.
[14] Из бездны небытия. Книга памяти репрессированных калужан. Калуга, 1993. Т. 1. С. 224.
[15] ГАКО. Ф. 33. Оп. 3. Д. 1901. Л. 58.
[16] ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 2229 (дело о регистрации общин во Фролове и Дворцах).
[17] Церковь. 1909. №21. С. 693.
[18] РГАДА. Ф. 1475. Оп. 1. Д. 366. Лл. 357–357 об.
[19] ГАКО. Ф. 62. Оп. 19. Д. 2229. Л. 29 об.
[20] Там же. Л. 111.
[21] Боченков В.В. Годы и приходы. М., 2001. С. 113, 115.